Словом, ситуация яснее некуда, верно? В те годы в моде была одна фразочка, которая очень подходила к тогдашнему состоянию Каролины, «выпасть в осадок». Я понравился Каролине, потому что отнесся к ней по-хорошему и потому что подхватил ее, когда она разваливалась на части, и еще, наверное, потому, что я был менее грубым и бесчувственным, чем другие парни, обедавшие с нами в кафе. Но, оглядываясь назад, нельзя не согласиться: я был ей не пара. Даже странно, что мы протянули вместе так долго. Но мы же не умеем предсказывать будущее. Обычно я знать не знаю, что со мной будет через две недели, не то что через пятнадцать лет. Тогда мы были молоды и наивны, и под конец ужина в «Спагетти-хаус», когда я спросил, не хочет ли она поехать со мной за город в выходные, никто из нас не имел ни малейшего представления, куда это нас заведет. Все, что я помню, — огонек благодарности, вспыхнувший в ее глазах, когда она ответила «да».
Пятнадцать лет, это много или мало? Думаю, все относительно. На фоне истории человечества это как глазом моргнуть, но у меня такое ощущение, что за пятнадцать лет я прошел долгий путь, невероятно долгий, от надежд и волнения далекого первого свидания в «Спагетти-хаус» до вечера 14 февраля 2009 года (случившегося всего несколько месяцев назад), когда я, сорокавосьмилетний мужчина, оказался один в австралийском ресторане; за ограждением террасы поблескивали вода и огни Сиднейской бухты, а я не мог оторвать глаз от прекрасной китаянки и ее дочки, игравших в карты за соседним столиком. К тому времени Каролина уже уехала из дома. То есть бросила меня. Полгода, как мы жили врозь, и нашу дочку Люси она тоже увезла с собой. Они подались на север, в Озерный край, в городишко под названием Кендал. Что же в конце концов заставило ее уехать? Думаю, гнетущее и неустранимое разочарование. Кроме рождения Люси, за последние пятнадцать лет ничего из того, о чем мечтала Каролина, не сбылось. Великий роман так и не был написан. Ей даже не удалось закончить хотя бы один рассказ, насколько мне известно. Появление Люси сыграло тут серьезную роль. Как ни крути, материнство требует большой отдачи. Но мне не понять, как брак со мной мог помешать ей писать, если она действительно этого хотела. Возможно (и мне трудно об этом говорить), Каролина в глубине души немного стыдилась меня. Точнее, моей работы. Я рос профессионально, перевелся в самый большой и престижный универмаг в центре Лондона, куда меня взяли старшим сотрудником по взаимодействию с состоявшимися покупателями. Отличная должность, на мой взгляд. Но у Каролины, вероятно, мелькало в голове, что мужу начинающей писательницы скорее подобает заниматься чем-нибудь более… ну, не знаю… творческим? интеллектуальным? Только не подумайте, что мы обсуждали эти неувязки. Самым печальным в нашем браке было то, что за последние несколько лет мы напрочь утратили способность находить общий язык. Будто забыли, как надо разговаривать друг с другом, помнили лишь, как надо орать, оскорблять побольнее и швыряться предметами домашнего обихода. Не стану вдаваться в подробности, но одна из наших перепалок мне особенно запомнилась. Накануне отъезда Каролины, да и раньше тоже, мы постоянно ругались; началось с того, что мы поспорили, чем отмывать водонагреватель из нержавейки — металлической мочалкой или мягкой губкой. И уже через полминуты я кричал, что теперь уж мне окончательно ясно — она меня больше не любит. А не дождавшись опровержений, добавил: «Похоже, я тебе даже не очень-то нравлюсь». И знаете, что она ответила? «Как может нравиться человек, который сам себе не нравится».
Ну, если она решила изъясняться загадками, продолжать не имело смысла.
Китаянка с дочкой долго сидели в ресторане. Учитывая юный возраст девочки, странно, что в половине одиннадцатого они все еще оставались за столиком. С ужином они давно разделались, и теперь их удерживала на месте только карточная игра. Ресторан почти опустел, и мне тоже пора было возвращаться к отцу На следующий день я улетал домой, а нам с отцом необходимо было еще кое-что обсудить. Перед тем как уйти, мне понадобилось отлить; я встал и направился в подвальное помещение, где находился мужской туалет.