Яблоки, яблоки, антоновские яблоки… Чавкает под раковиной наш пес Повидло, облизывается и смотрит на меня — не дам ли еще? Ахает Ангелина Павловна, аккуратно ножичком отрезая ломтики и вспоминая какого-то великого русского писателя, который так писал об антоновских яблоках, так писал… Дядя Гриша смотрит на маму такими же глазами, как пес Повидло на меня, но мама качает головой.
— Хватит на сегодня, Григорий Васильевич, — говорит она. — Вот возьмите яблочек и идите отдохните.
И дядя Гриша берет яблоки, вздыхает и уходит, а вообще-то он не всегда так спокойно уходит.
Все получают яблоки. Мама берет пяток и сразу кладет их в шкаф, в ящики, где чистое белье — это ее научила Ангелина Павловна, которая прочитала об этом у того великого писателя. Могу сказать, что тот писатель был не дурак. Я вначале смеялся, а потом понял, как здорово спать на простыне, которая пахнет яблоками.
Оля тоже получает яблоко. Она идет в комнату, садится за стол и кладет яблоко перед собой, доучивая уроки.
Мишка, получив одно, мрачно говорит:
— Два, — и почему-то не смотрит на нас.
— Ст́оит ему два? — серьезно спрашивает батя.
— Сто́ит, — говорю я. Потому что, мне кажется, я Мишку понимаю — чего не бывает в пятом классе.
Потом мы с батей занимаемся распределением. Это — летчику. Есть у нас еще один сосед: дядя Саша летчик. Правда, он довольно редко бывает дома, но он молодец и тоже любит антоновку. Это — тете Насте — какой-то дальней-дальней папиной родственнице; она одна из всей его родни осталась живая и недавно поселилась в Ленинграде. Она почему-то не любит маму, но это ее дело, а вообще-то она человек, кажется, хороший, только странная немного. Ну да ладно — не мне судить, взрослые часто бывают странные.
После тети Насти мы откладываем еще кое-кому — знакомым, друзьям. «Учителям обязательно», — говорит папа. Я отчего-то всегда сомневаюсь, но тут у бати начинают ходить скулы, и я соглашаюсь. Потом мы оставляем маме на варенье, на сушку, на гостей и у нас остается примерно десяток.
— Давай съедим по одному, — говорю я.
— А как же, — говорит папа.
И мы съедаем по крупному антоновскому яблоку, и при этом батя начинает жаловаться на свою жизнь и завидовать тетке Поле. Завидует, правда, как-то смешно. «Вот жил бы я в деревне, да не могу я жить в деревне, вот был бы у меня сад, да какой я садовод, вот чихал бы я на все, да не могу я чихать на все, вот…» — и так далее. Я только последнее время стал прислушиваться — к чему бы он это?
И вот мы съедаем по крупному пахучему антоновскому яблоку, и батя откладывает себе три штуки, а остальные — целых пять — оставляет мне.
— А этими ты распоряжайся, — говорит он.
И каждый раз, хотя каждый раз повторяется почти одно и то же и говорятся почти те же самые слова, я все-таки радуюсь. Посмеиваюсь над собой — ну, подумаешь, в самом деле, яблоки, что, я их не видел, что ли? А вот все-таки радуюсь.
Знаю, что одно яблоко отец обязательно положит к себе в стол, а потом будет его иногда вынимать, нюхать, качать головой, чему-то улыбаясь про себя, вздохнет и опять спрячет яблоко в стол. Другое он аккуратно завернет в тонкую бумагу, положит в карман и скажет:
— А это Федора Иваныча дочке. — И посмотрит на меня вопросительно, а я только кивну молча.
Третье — отец отнесет к себе на работу и там тоже положит в стол и тоже будет иногда вынимать и нюхать его, а потом кому-нибудь подарит.
С моим пятком я тоже уже знаю, что произойдет: одно выпросит Мишка, одно я сам отдам Оле в награду за какую-нибудь очередную ее пятерку, третье мы не выдержим и съедим с этим подхалимом Повидлой, четвертое — я спрячу на всякий непредвиденный случай, а пятое… пятое я тоже подарю кому-нибудь… ну, например, той смешной девчонке с фонарем под глазом, которая живет в доме наискосок от нас.
Зовут ее Маша. Она порядочная заноза, но, по-моему, неплохой человек и, кажется, хороший товарищ. Фонарь-то она, в общем, из-за меня получила — заступилась за меня, чудачка, и схлопотала ни за что ни про что здоровенный синяк. Но ничего — он ей даже к лицу. Она красивая… эта Маша Басова, и синяк ей не мешает, хоть она и злится. С этого года я живу совсем недалеко от нее и учусь с ней в одной школе, в одном классе и даже уселся за ее парту! Она злится, а мне весело. Вообще-то мне, конечно, совсем не хочется, чтобы она злилась, но уж больно смешно она это делает — фыркает, как кошка, только что когти не выпускает. И смотрит так презрительно, словно миледи на мушкетеров, своим одним глазом. А мне совсем не страшно. Пусть посмотрит. И я на нее посмотрю. А там посмотрим…