— Да какой он мой! — заорала я.
— Только он немного странный. Какой-то… хм-м… толстовец. Платон Каратаев. Вот именно.
После бабушки появился Витька. И удивительное дело — совсем не ехидничал, а так покрутился в комнате, поглядывая на меня, и сказал:
— Ты, Машка, не волнуйся — глаз заживет, а этой жучинофуфлиной компашке мы с ребятами еще покажем! А этот твой хахаль ничего! Только…
Я сделала шаг в его сторону, и он испарился. Ну и ну! — подумала я, — что же это такое? Навязался на мою голову этот белобрысый! Платон… как его… Каратаев. А кто такой Платон Каратаев? Я была ужасно зла. Этому Семену я все-таки дам от ворот поворот. Решительно и беспощадно. Ишь, вообразил!
Ну, конечно, заглянул и полковник. Он подмигнул мне и уже открыл рот, чтобы что-то сказать, но я не дала ему. Я сказала:
— Знаю, о чем вы хотите сказать. Что этот Сенька хороший парень, только…
— Ну? — удивился полковник. — И совсем, не это. Я хотел сказать, что если ты хочешь, можешь составить мне компанию на завтра. Я собираюсь на… фронт поехать. Поедем?
У меня даже сердце зашлось. Я, конечно, поняла, что полковник хочет проехать по тем местам, где он когда-то воевал, и это было бы интересно, но две причины помешали мне согласиться. Во-первых, он наверняка предложил мне это, чтобы подлизаться ко мне… Ну, не подлизаться, не так сказала, а, ну, в общем, чтобы я не расстраивалась из-за сегодняшнего. А во-вторых, завтра ведь у меня классное собрание, и я обязательно должна на нем быть.
— Спасибо, — сказала я как можно более приветливо, чтобы он не подумал, что я поняла, почему он мне предложил это, — но я никак не могу — у меня завтра собрание. — И тут я вздохнула с сожалением.
— Жаль, жаль, — сказал полковник, и мне показалось, что ему действительно было, жаль, — ну, в другой раз.
А в дверях он тоже обернулся и сказал очень серьезно:
— А что? Он и в самом деле отличный парень, только… — и помахал в воздухе рукой.
Я, наверно, так посмотрела на него одним глазом, что он поднял руки вверх, потом покачал головой немного удивленно и вышел.
За обедом все болтали о чем угодно и со мной говорили, будто ничего и не было, и это было хорошо, а то мне уже надоело сердиться на всех и на себя.
Вечером папа с полковником ушли разыскивать еще одного своего товарища по фронту. Мама пришла поздно, и они с бабушкой о чем-то долго говорили в папиной комнате. А перед самым сном мама позвала меня к себе и мы улеглись с ней в ее постель, как бывало в моем детстве, и долго-долго разговаривали. О чем разговаривали, я рассказывать не буду — мало ли какие дела могут быть у женщин. Но мне после этого разговора стало как-то тепло и уютно. А когда я уже собралась к себе, мама поцеловала меня и вздохнула:
— Ох, мало я тобой занимаюсь, доча, совсем мало…
— Ты не расстраивайся, — сказала я, — я ведь не очень плохая, да и папа мной занимается… с избытком. — Тут я тоже вздохнула, а мама засмеялась.
— Ма, — спросила я, — а кто такой Платон… Караваев?
— Караваев? — переспросила мама, — наверно, Каратаев?
— Ага, Каратаев.
— Это у Толстого в «Войне и мире» есть такой солдат. Очень хороший и добрый. Даже слишком добрый. А зачем тебе?
— Так, — сказала я и пошла спать. И заснула сразу.
Глава III. Из ста зайцев не составишь одну лошадь
Значит, так. Собрание было назначено на одиннадцать, а я вышла из дому в девять. Решила немного погулять, подумать и прийти в школу пораньше, чтобы поболтать с ребятами. И, конечно же, сразу, как я только вышла, начались приключения. Это просто невероятно, как мне за последние дни стало везти на приключения!
Только я вышла, а меня в подворотне уже поджидают Фуфло и Хлястик. Веньки не было.
— Здорово, — кривляясь, говорит Фуфло. — Как глазик?
— А твой? — спрашиваю я.
— Ничего, — говорит он, — проходит.
— Ну, и у меня проходит, — говорю я и иду дальше, но дорогу мне загораживает Хлястик.
— Слышь-ка, — говорит он ласково, — если ты на Веньку в школе накапаешь, то мы тебе оба глазика… — и он тычет мне в лицо двумя растопыренными пальцами.
Я не из трусливых, но тут мне стало страшновато — у него был такой противный голос и такие жуткие зеленые глаза…
— Очень мне нужно на вашего Веньку ябедничать, — говорю я, храбрясь, а сама думаю, как бы убежать, — но раз вы так, то теперь это уже мое дело. Может, и накапаю…
Хлястик и Фуфло притискивают меня к стенке, и как назло никого нет. По улице идут прохожие, но сюда и не смотрят, а кричать же я не буду. Ой, не идти мне сегодня в школу, думаю я, обязательно второй глаз подобьют.