— Шишка! — говорю я, смеясь. — Ничего себе — хорошая шишечка. Теперь у нас совсем светло стало!
— Ты не задавайся, а то дядя Вася… — говорит Витька.
— Что дядя Вася?
— Он, знаешь, он, знаешь, он, знаешь, какой?!
— Я-то знаю, — говорю я и, оттолкнув Витьку, иду с тортом в комнату, откуда слышны смех и веселые голоса.
Глава II. Зачем полковнику самовар?
А в самом деле — зачем полковнику самовар? Сейчас вроде из самоваров никто чай и не пьет — даже в деревне. Я очень удивилась, когда утром услышала, как Василий Андреевич сказал папе:
— Пойду-ка я сейчас по городу поброжу, вспомню старинушку, а заодно и самовар поищу.
Папа засмеялся и спросил:
— А зачем вам самовар?
Что ответил полковник, я не слышала. Я еще лежала в постели, а они шли из папиного кабинета, наверно, в кухню или в ванную. Ну, ладно, — подумала я, — самовар, так самовар, — и повернулась на другой бок поспать еще немного — вчера все засиделись очень поздно за столом, да, кроме того, я долго не могла заснуть — такие были интересные разговоры-воспоминания. Нас с Витькой даже и не гнали спать. Забыли. И про мой фонарь забыли. И примочку из этого будяка-бодяги тоже, конечно, не сделали. Я сама забыла — так было интересно.
Дело в том, что полковник — он тогда был еще лейтенантом — воевал на Ленинградском фронте. Сам он из Сибири, а воевал за наш город, и он его очень полюбил. Ему с фронта — а фронт тогда был совсем рядом, знаете, совсем недалеко от Кировского завода — довольно часто приходилось приезжать по делам в город. И вот однажды в темный и страшный зимний вечер лейтенант наткнулся на мальчишку, который вез на санках что-то длинное, завернутое в простыню. Мальчишка был грязный, худой-худой и совсем выбился из сил. Когда лейтенант его увидел, он сидел на ступеньке какого-то подъезда и плакал. Лейтенант помог ему довезти санки в один двор, куда все свозили такие санки. На них, страшно сказать, лежали умершие от голода люди. И этот мальчишка тоже вез… свою маму…
И вот лейтенант помог отвезти мальчишке его маму в этот жуткий двор, где людей складывали, как дрова, а потом, если были машины, отвозили на кладбище. Узнав, что у мальчишки больше никого не осталось — отец его погиб на фронте, сестренка тоже умерла — он, лейтенант, уже больше не отпустил от себя мальчишку. Он его накормил тем, что у него было, а у самого-то было совсем немного, и забрал с собой на фронт. Ему, конечно, здорово попало от начальства, но мальчишку все-таки оставили на артиллерийской батарее, которой командовал лейтенант, и мальчишка стал сыном полка. Это был мой папа — Гриша Басов, ему тогда было тринадцать лет, и больше они уже с лейтенантом не расставались почти до самого конца войны, когда во время боев уже совсем почти недалеко от Берлина комбата убили (так все считали тогда), а моего папу ранили.
Вот о чем они вчера вспоминали. И все это было очень тяжело слушать, но не слушать было нельзя. Надо было слушать. А потом они вспоминали разные боевые эпизоды — их было целая уйма, и много было смешного. Я смеялась со всеми, а про себя удивлялась: вот, они еще могли шутить, смеяться и даже разыгрывать друг друга. Я-то удивлялась, но все-таки думала, что, наверно, без этого нельзя. Если не шутить и не смеяться, так совсем жутко станет. Я по себе знаю, когда у меня случается что-нибудь ужасно плохое, такое, что даже жить иногда не хочется, посмеешься над чем-нибудь, а может, и над собой, и сразу становится легче. Папа тоже часто любит говорить, что чувство юмора — великая вещь, и его лично чувство юмора спасало в очень тяжелых случаях жизни. И, как всегда, он говорит, что не любит цитировать, а сам цитирует одного ленинградского писателя Андрея Битова. Я не очень понимаю эту цитату, но она мне почему-то нравится, и я ее даже переписала в свою тетрадку.
«Чувство правды и чувство юмора должны покидать человека последними. Пока они присутствуют, человек еще жив, что бы с ним ни случилось.
Первое помогает осознать себя реально в этом мире, а второе — отнестись к этому своему реальному положению оптимистически».
Я не совсем понимала, что такое «реально» и что такое «оптимистически», но папа мне объяснил. Реально — это значит, не как ты сам думаешь, а как есть на самом деле, а оптимистически — это значит, когда ты веришь, что все будет хорошо и правильно.
Мне это нравится, и я стараюсь развивать в себе и чувство правды и чувство юмора. У меня это, конечно, не всегда получается, но, как говорит Г. А., «главное — понимать, чего ты хочешь, и кто хочет, тот добьется». Вот я, кажется, тоже начинаю цитировать Г. А.! А что ж, если это правильно?