Вчера они немножко выпивали, а потом ели мой торт и все время вспоминали и кричали: «А помнишь? А помните?» И смеялись, а иногда становились грустными и молчали, вздыхая, и покачивали головами. И мы тоже смеялись и тоже молчали и вздыхали. Потом они опять начинали вспоминать, и мы все слушали, и даже бабушка не пыталась вспоминать случаи из своей жизни, а их у нее вагон и маленькая тележка по всякому поводу и без повода. Она только иногда говорила: «А вот, помню…», но, как только все начинали на нее смотреть, она махала рукой — нет, мол, что вы, что вы, я в другой раз.
А мама сидела молча, иногда доставала платочек и, отворачиваясь, вытирала потихоньку глаза, а когда полковник рассказывал что-нибудь героическое про папу, она гордо посматривала на нас — смотрите, какой у нас папа был молодец. И вот что интересно — кое-что из того, что они вспоминали, я уже знала раньше, но как-то относилась к этому довольно спокойно. «Так ведь это когда было, и потом, ведь очень многие воевали — не один мой папа, да и как он там очень уж воевал, ведь он был совсем мальчишкой», — так я примерно думала. А вот сейчас, когда услышала от другого человека, увидела этого другого человека и сразу поняла, что это очень хороший человек, я стала смотреть на папу совсем по-другому, и мне даже стало стыдно, что я в душе над ним иногда посмеивалась. И потом я еще думала, что папа гордый и скромный — он ведь почти не рассказывал о себе. О других и о Василии Андреевиче любил рассказывать, особенно в День Советской Армии, а о себе не любил. А оказывается, он тоже кое-что сделал, и хоть у него всего только медали, и то только одна «За отвагу», остальные все или «За оборону» или «За взятие», а все-таки он здорово воевал. Ему было очень трудно — ведь он был совсем мальчишкой, но он воевал, как многие взрослые, и даже лучше некоторых. И не только ему спасали жизнь, но и он один раз спас жизнь своему комбату.
Вот о чем они говорили вчера.
…Но зачем же все-таки полковнику самовар? — подумала я и повернулась на другой бок. Но поспать мне не удалось — в комнату зашел папа.
— Вставай, соня, — сказал папа и пощекотал меня за ухом. — Витьку не будем будить, пусть поспит — он вчера совсем замучился. Бабушка тоже устала и, по-моему, переволновалась. Пусть спит. Мне надо часа на три съездить в институт, а мама уже ушла на работу. А вы с полковником быстренько позавтракайте и идите погулять. Он просит тебя показать ему город. Ясна установка? — спросил он голосом полковника.
— Ясна! — заорала я шепотом.
— И совсем я не замучился, — хриплым голосом сказал вдруг Витька, — а Ленинград я лучше ее знаю. И потом, как она с таким фонарем пойдет?
— В самом деле, — сказала бабушка, — нельзя с таким глазом идти рядом с офицером — это будет его компрометировать. Вите действительно надо отдохнуть — он еще маленький и не привык ложиться так поздно. И потом, вы же не станете отрицать, милый Гриша, что я значительно лучше ребятишек знаю Петроград. Итак, с полковником, — сказала бабушка в нос, — иду я. Это решено. Гриша, выйдите, мне надо одеться.
— Дудки! — заорала я, теряя чувство юмора. — Он со мной хочет! Он меня попросил!
Я слетела с кровати, напялила халатик и помчалась в ванную. Ванная была закрыта, и там фыркал и рычал морж.
— Ух, хорошо, эх, отлично, их, здорово, — рычал морж и плескался так, будто он хотел переплыть Северный Ледовитый океан.
— Василий Андреевич! Дядя Вася! — закричала я.
— А? Что? Кого? — кричал дядя Вася из ванной. — Не слышу!
— Подождите! Не плескайтесь! Не плещитесь минуточку.
— А? Что? Кого?
— Это я, Маша!
— Кого? Что?
И в это время, конечно же, к дверям ванной подскочил в одних трусиках Витька, а за ним выкатилась и бабушка, и все начали кричать, перебивая друг друга, а папа стоял в передней и хохотал как сумасшедший.
— Ой, — говорил он сквозь смех, — ой, не могу. Василий Андреевич, вы не вылезайте, они вас на части разорвут, ой, ах, не могу… Ха-ха-ха!
Я сориентировалась довольно быстро. Пока Витька с бабушкой перекрикивали друг друга, я помчалась на кухню, скоренько вымылась, помчалась в комнату, скоренько оделась, причесалась, перевязала бинтиком глаз, помчалась опять в кухню, скоренько выпила бутылку кефира и съела булочку, и, когда полковник вышел из ванной, я сидела и с чинным видом ждала его уже совсем готовая, а Витька с бабушкой ссорились, кому первому идти в ванную, и папа их уговаривал не ссориться, а сам хохотал.
Полковник испугался.
— Что случилось? — спросил он. — Отчего такой шум? Почему такой крик?