— Потому что я мёрзну. Мне приходиться так долго стоять под душем, чтобы согреться. Если бы папа оставлял ночью отопление включенным, тогда… — Тогда тоже ничего не изменилось бы, подумала я удручённо. Леандер будет продолжать стоять под душем целую вечность и петь французские детские песенки.
— Ладно, обсудим следующее, — сказала мама менее мягко и осторожно, — Твоё обжорство. Недавно у тебя уже была такая фаза, когда ты ела очень много и в своей комнате и ночью.
Потом ты заболела и почти ничего больше не ела. И вдруг из кухни снова исчезают вещи. После того, как начались каникулы это особенно бросается в глаза. Я имею в виду, что конечно рада, что тебе наконец-то стала нравиться моя рождественская выпечка, и я же вижу… — Мама беспомощно указала на крошки и полусъеденный йогурт, — Я вижу, что это ты себе берёшь. Но Люси, ты всё ещё такая худая и…
— Что и?
— Я просто боюсь, что у тебя одно из этих расстройств приёма поищи. Я как раз снова читала, что такое у многих молодых девушек…
— У меня нет расстройства приёма пищи! — воскликнула я рассержено и вскочила на ноги, — Это полная ерунда! Я просто в последнее время много тренируюсь и мне нужна энергия!
Мама в изумление подняла голову и оставила свой платок в покое.
— И для чего же ты тренируешься, скажи, пожалуйста?
Вот дерьмо. Почти проговорилась. Мои родители ведь не знали, что я занимаюсь паркуром. Так было со всеми нами. Никто дома об этом ничего не говорил. Мы были уверены, что они тут же запретят нам заниматься.
— О, мы — ну, мы выполняем упражнения на турниках в парке и танцуем брейк-данс и всё такое… — Был ли брейк-данс для неё нормой? Знала ли мама вообще, что такое брейк-данс? Во всяком случае, и то и другое не было ложью. Мама боялась за меня, это я видела в её глазах. Я не хотела обманывать её, когда она так за меня боялась.
— Кроме того — кроме того у меня вероятно начался переходный возраст, а тогда ведь всё меняется, не так ли? — спросила я. Что за глупое оправдание. Да, мне было тринадцать и я вот уже как полтора года было влюблена в Сеппо, но у меня пока не было не одного прыща, и я не хихикала постоянно, как Софи, а бюстгальтер и подавно был мне не нужен. Конечно я уже давно не чувствовала себя ребёнком. Совсем нет. Но, в сущности, я никогда не хотела говорить об этом маме. Потому что мама только и ждала этого, что у неё появиться возможность вести со мной какие-нибудь неприятные разговоры на женские темы, и подчёркивала уже несколько лет при каждом удобном случае, что её дочь опаздывает в половом созревание. Из её рта это звучало почти так, будто это что-то плохое, опаздывать в половом созревание. Казалось, мама только того и ждала, увидеть меня в переходном возрасте.
Но я не хотела хихикать, не хотела, чтобы у меня появились прыщи и носить бюстгальтеры, а потом ещё разговаривать об этом с мамой. Я просто хотела сразу вырасти, без всего этого хлама. Но теперь я по глупости преподнесла ей как раз то, на что она уже так долго надеялась.
Леандеру, казалось, это понравилось. Он ухмыльнулся мне и поднял вверх большой палец.
— Классный переход, Люси. Теперь последует разговор о сексе, вот увидишь!
— Я уже всё знаю об этом! — заорала я на него и в то же момент прикусила язык.
Полная раскаяния я посмотрела на маму.
— Я имею в виду, я… ах мама, это всё так ужасно сложно…
— О да, моя дорогая, это точно! — воскликнула мама со слезами на глазах и крепко прижала меня к своей груди. Я ахнула. Объятия мамы могли быть опасными. Свои мышцы, натренированные метанием диска, она контролировала не лучшим образом, когда начинала реветь. Это было похоже на то, что у меня получалось с размахом. — Значит, теперь это случилось, моя маленькая девочка выросла.
— Хм — да. Пожалуй, так, — пробормотала я.
— Она никогда не вырастит, — прозвучало от подножия кровати. — Мне придётся ждать до потери пульса.
— Если ты хочешь что-то узнать, Люси, ты всегда можешь спросить меня! Всегда! — она подмигнула мне заговорщически. — Ты уже…?
— Нет, я не делала этого, — ответила я быстро, хотя не была уверена, что мама вообще имела в виду. Но чем бы это ни было, эти темы предназначались определённо не для ушей Леандера.
— Я бы хотела побыть теперь немного одна, — сказала я и постаралась по возможности сделать девическое выражение лица. Леандер, сделав кувырок назад, свалился с кровати.
— Неужели я вижу это! Гадкий утёнок пытается смотреть как лебедь! Аллилуйя! — загоготал он.
— Конечно же я оставлю тебя одну, конечно моя дорогая! О, это всё так захватывающе… — Мама встала, поцеловала мои волосы и исчезла из моей комнаты.