Хорошо бабке Ефросинье скороход местный весточку из города принес. Он у заболотных навроде новостного глашатая был, тем и жил. Харчевался по очереди у каждого на дворе, да ночевал. Бабка Ефросинья за век свой разного насмотрелась. Догадалась старая, чем дело обернуться может. Взяла тогда кота ученого, да Катенькины энциклопедии читать-учить наизусть поставила. Знала, что перво-наперво княже книги ученые сжечь заставит и только опосля Василия к ответу призовет. Вдруг среди них знания тайные , как беды избежать сказано?
Продали кота ученого бабке торговцы проезжие. Котенком еще продали. Из-под полы, ибо зверями торговать запрещено было. Оттого и прозвали котенка «Гугля», что из-под плаща продали (прим. автора «Гугля» — верхняя одежда древних славян, напоминающая плащ). За ночь Гугля справился, все книжки перечитал, наизусть запомнил, что хочешь спрашивай — тотчас ответит!
Князь тоже не лыком шит оказался. Приказал всех котов по селению изловить, и отваром травы-валерьяны опоить до потери памяти. И полегли котики деревенские, как один в истоме сладостной, себя самих позабыв. Хорошо, обернула Ефросинья загодя кота ученого мышкой-норушкой. Опытная колдунья была, ее на мякине не проведешь.
Окромя того, весточку лешему отправила, чтобы смилостивился — вглубь железо метеоритное упрятал, от греха подальше. Тот просьбе внял, зашевелилась земля, каменья втягивая, глядь — словно и не было ничего. Один и остался — князю поглядеть, да успокоиться.
Тот оглядел. И небесного камня малую толику, и книги с другого мира взятые, при обыске обнаруженные.
Были в свите у него колдуны-слухачи, знавшие какую чару на поиск поставить.
Ведь книги старые, как известно — из древа делать умели, а потому — не мудрено древо заставить о себе заявить. Заходила изба кузнеца ходуном после заклятий волшебных, а слухачи слушают — не шелестнет ли лист книжный где, не выдаст ли себя. Целую гору книг в сундуках обнаружили. Доставили князю. Пролистал тот каждую внимательно, знаки знакомые выискивая. Хоть и не было там рун, и не ведали в этих краях кириллицы, а доводилось книги такие в руках держать. Попадали те из прошлого. И поступил с ними князь в точности с законом суровым. Велел костер разжигать, да огню предать. Нечего тут им делать, народ в смущение вводить.
Пожег их княже костром ярким, безжалостным, в разговор вступил.
Возвышается над Василием на троне походном, златом-серебром украшенном, сам весь в шелках, доспехах стальных, под шапкой соболем отороченной, руки белые в перстнях дорогих, сидит, ухмылку недобрую в бородке прячет. Рядом писарь, в три погибели скрюченный над свитком берестяным с палочкой костяной притулился. А вокруг народ волнуется, тройным кольцом воинов сдерживаемый.
— Что же ты, Василий, щучий сын, на законы природы вразгон пошел? — приступил он к допросу брови сведя. — Аль не знаешь, что с прежней землей-матушкой стало, до чего ее умники навроде тебя довели? Не знал о том, скажешь? Дошли до меня слухи недобрые, что запрещенным ты занимаешься, по десять-двадцать лемехов к плугам в день куешь! Отвечай по воле доброй, кто подговорил тебя к затее мерзкой, супротив пращуров наших заветам ставленной!?
Тишина разлилась на Заболотье. Даже лягушки пение вечернее отложили. Дети притихли, коровы не мычат, собаки не лают.
Замерли все, ответ кузнеца ожидая.
— Твоя правда, княже, — смело поднял Василий очи светлые. — Затеял я плугами Заболотье обеспечить, потому, как иду супротив Кощея Бессмертного зазнобу Гамаюн-птицей нагаданную выручать. Не ровен час, сложу буйную голову в походе том, как народу здешнему без кузнеца выжить то? На всю округу — с десяток плугов с железа болотного кованых. Вот и решил, пусть плохоньких, да исполнить сотню лемехов про запас, покуда милость твоя нового кузнеца в Заболотье не поставит. Взял я для них камня небесного, сам знаешь княже, какое железо негодное с того получается! Выходит, и не нарушал я заповедей, не шел природе-матушке наперекор! Ведь и железа того у меня более не осталось, а лемеха — дрянь! Ненадолго хватит. Посевную одну-другую пережить, да и только!
Слушала Катя Василия, среди толпы схоронясь, диву давалась. Ведь и не соврал почти, разве, что железа метеоритного малая толика осталась. Все прочее — правда чистая!
— Хм, — еще больше нахмурился князь. — А ну, подайте мне лемех, кузнецом сделанный!