Хризостом Хилый окинул его своим лисьим взглядом, но промолчал. Только нос у него, казалось, вытянулся еще больше.
— Не хочешь говорить, проглотил язык, а может, старые грешки вспоминаешь? — Пан Ипполлит нетерпеливо потянул за веревку. — Ничего, у тебя будет время подумать о них в тюрьме…
— Твердый орешек, — заметил Теодор. — А с виду такой тихоня.
Сыщик глянул куда-то в сторону, и глаза его вдруг засверкали. Он хлопнул себя по лбу:
— Гора с плеч, мой мальчик. Сейчас он заговорит. Запоет так, что любо-дорого. Как мы об этом раньше не подумали!
Сыщик схватил горшок с гороховым супом.
— Что вы хотите делать? — спросил Теодор.
— Угощу мерзавца супчиком, — прохрипел Квасс. — Если в эту бурду действительно добавили веракоко, то пташка запоет.
Сопя от волнения, сыщик Квасс подошел к бандиту.
— Отведай, голубчик, это блюдо. Суп, правда, уже немножко загустел, но из вежливости ты не сможешь отказаться. Бандит вскочил на ноги. В глазах его был ужас.
— Ну-ну, братец, не капризничай, выглядишь ты неважно, и хороший супчик пойдет тебе на пользу — уговаривал его сыщик Квасс, помешивая суп ложкой. — Не хочешь?
— У меня язва желудка, — простонал Хризостом Хилый, — повышенная кислотность, катар.
— Все это меня мало волнует. Суп должен быть съеден. Впрочем, если ты сейчас же скажешь, где находится Марек Пегус…
— Не знаю, ничего не знаю, — пролепетал бандит.
— Ну вот, сам видишь, что без супчика нам не обойтись. Нельзя быть таким упрямым.
— Он хочет выиграть время, — заметил Теодор. — Кормите его, кормите!
— ЕШЬ! — Квасс подсунул бандиту ложку.
— Не хочу. — Хризостом Хилый оттолкнул ложку.
— Не хочешь? Ну так ничего не поделаешь. Эй, ребята, подержите кастрюлю. Нужно расшевелить этого скромника. Я найду средство улучшить тебе аппетит. — Он расстегнул бандиту ворот рубашки и начал деликатно щекотать его под подбородком.
Хризостом Хилый сперва тихонько захихикал, как девочка, потом пронзительно захохотал во все горло и принялся извиваться как угорь.
Ребята, онемев, смотрели на сыщика, а тот с невозмутимым видом продолжал щекотать бандита. Примерно через минуту Квасс прервал это занятие и спросил, будет ли Хилый есть суп. Ответа не последовало. Тогда сыщик снова слегка пощекотал Хилого.
— Все, что угодно, только не это! — громко заорал бандит.
— Съешь?
— Съем.
— Хлебай скорей, не то…
Хризостом Хилый схватил горшок и принялся глотать холодную скользкую гущу. Он вздрагивал от отвращения, потел, как мышь в мышеловке, но торопливо ел.
Ипполлит Квасс и ребята внимательно следили за ним.
— А это средство быстро действует? — спросил Теодор.
— Довольно быстро, — ответил сыщик. — Две таблетки вполне достаточная доза — результаты должны сказаться уже через пять минут. А может быть, и быстрее: ведь все это предназначалось мне. Хилому хватило бы и одной таблетки.
Через минуту Хризостом Хилый приподнялся, сел и заулыбался. На его бледном увядшем лице появился румянец, морщины как бы разгладились. Он улыбался все шире, и его крючковатый нос почти касался подбородка. Неожиданно он начал подмигивать ребятам и наконец хлопнул сыщика по лопаткам.
— Веракоко действует, — шепнул Теодор, не спуская с бандита глаз.
Хризостом Хилый громко рассмеялся.
— Ну и боялся же я, — хихикал он, пряча лицо где-то под мышкой. — А чего боялся? Зря боялся, кузнечик мой. Что, мы друг друга не знаем? — Он попытался обнять Ипполлита Квасса за плечи. — Все свои. Вы говорите, что на меня это действует. Совершенно не действует. Вы думаете, я проболтаюсь? Хе, вы еще меня не знаете. Я только на вид такой субтильный, кузнечик мой. Нервы у меня слабые, а все почему? Все потому, что много в жизни видел огорчений. И как тут, кузнечик мой, не похудеть от огорчений, если на свете нет честности. Подумать только, вор крадет у вора. Нет, такого в нашей специальности с самого сотворения мира не было… Не было, пока не появился этот хулиган Венчислав Неприметный. Какой пример для молодежи и как вообще может развиваться наша специальность, если аморальность вкралась в наши профессиональные ряды!
Хризостом Хилый разоткровенничался вовсю. Теодор и Ипполлит Квасс стали уже опасаться, что он примется болтать о вещах давно известных или же не имеющих значения. Но, видно, кража драгоценностей из ранца потрясла Хилого, и он сразу же заговорил о ней. В течение нескольких минут на голову Венчислава Неприметного сыпались отборнейшие проклятия. Хилый призывал Ипполлита Квасса, Теодора и всех остальных ребят в свидетели своей обиды и требовал от них сочувствия.
— Сколько у меня из-за этого огорчений, кузнечик мой. Ведь ранец подменен, а этот хулиган, наш шеф Альберт Фляш, может подумать, что я устроил какую-то аферу с драгоценностями. И вот я всю ночь не сплю, кузнечик мой, утром бегу в школу и поджидаю этого щенка, то есть маленького Пегуса, забираю у него ранец, заглядываю внутрь, потрошу тайник, и — о ужас! — ценностей нет! Сраженный этим ударом, я рухнул на пол, около часа лежал без движения, и только через час чей-то звонок заставил меня встать. Это пришли люди от шефа. От ужаса у меня ноги приросли к полу, зубы стучали и я весь покрылся пупырышками, как гусь, которому хотят отрубить голову.
Что потом было, кузнечик мой, я точно не знаю — стоило мне увидеть Альберта Фляша, как я снова грохнулся на пол. Посчитай, кузнечик мой, сам, сколько раз в этот день я падал? До сих пор у меня синяки.
У ребят не было никакой охоты жалеть бандита, но Квасс объяснил, что, если они этого не сделают, Хризостом Хилый не уймется и не успеет все рассказать. Ведь препарат веракоко действует всего два часа. Волей-неволей ребятам пришлось выражать ему свое сочувствие.
Старания ребят не пропали даром, бандит успокоился и продолжал свой рассказ:
— Наконец шеф приказал поднять меня, посадить в автомобиль и отвезти к школе. По дороге мне растолковали, что я должен делать. Было решено похитить Марека Пегуса и выпытать у него, куда делось золото.
Ждать пришлось довольно долго, наконец подъехали на велосипедах двое ребят. Сопляка Пегуса я сразу узнал. Кто-то из команды Альберта Фляша спросил его как пройти на какую-то улицу, а пока мальчуган объяснял дорогу, двое других подкрались, набросили ему на голову одеяло и втащили парня вместе с велосипедом в автомобиль. Машина тронулась. Потом шеф приказал Боцману бросить велосипед где-нибудь на берегу Вислы, чтобы все подумали, что Марек утонул. Мы всегда так делаем, кузнечик мой.
— Так вот почему колесные спицы так погнулись, — буркнул Теодор. — Боцману, должно быть, надоело нести велосипед, и он решил на нем проехаться. Велосипед Марека не выдержал двухсоткилограммовой тяжести. Спицы погнулись, руль вышел из строя, и Боцман грохнулся вместе с велосипедом.
— Правильно, кузнечик мой, Боцман вернулся вне себя от ярости. Мне пришлось его даже перевязывать — он разбил колено о трамвайный рельс и здорово орал во время перевязки. Впрочем, кузнечик мой, отчасти он так орал по моей вине. Уж очень у меня дрожали руки — я ведь такой впечатлительный. А тут еще из соседней каморки все время доносились вопли этого сопляка Пегуса — Альберт Фляш лично взялся за его допрос.
— Негодяй! — воскликнул Ипполлит Квасс — Так издеваться над ребенком! Ты нам за все заплатишь, бандит!
У ребят невольно сжались кулаки.
— Но, видно, мальчишка был так напуган, что не мог сказать ни слова, — неутомимо продолжал Хризостом Хилый, — только орал и плакал. В конце концов Альберт Фляш убедился, что сам ничего сделать не может, и прислал за мной. Надо сказать, кузнечик мой, что Альберт Фляш всегда высоко ценил мои педагогические способности. Я взялся за дело, как профессионал. Между нами говоря, кузнечик мой, Альберт Фляш просто жалкий дилетант. Дилетант, мазила и пьяница. Только благодаря своей физической силе и связям сумел он захватить над нами власть, кузнечик мой. А я, которого мать наградила шестью великими талантами, — талантом мимическим, педагогическим, хореографическим, геологическим, астрофизическим и воровским, — я, связанный орел и недооцененный гений, вынужден быть у него на посылках и, как собачонка, мчаться на каждый зов. Итак, я помчался. Мальчишка был еле живой от страха и весь в синяках. Разве это квалифицированная работа! «Так нельзя, шеф, — сказал я. — Это вам вредно, смотрите, как вы вспотели и запыхались. Здесь нужно действовать профессионально, педагогически, в меру мимически и даже хореографически. Но прежде всего карманно».