Два года спустя иезуит отец Лафито, миссионер в Новой Франции, направляется в Квебек и там знакомится с «Назидательными и любопытными письмами». Он читает тот самый фрагмент, посвященный женьшеню, и тут же устремляется на поиски растения, описанного Жарту. Если тот утверждает, что женьшень растет в Канаде, значит, надо его найти! Вскоре ему приходит на ум мысль, что лучший способ найти его — это поспрашивать тех, кто должен лучше всех знать канадские лекарственные растения, — индейцев. Ирокезы воодушевили бледнолицего священника, и тот продолжил сбор трав. В один прекрасный день неподалеку от поселения он наткнулся на растение, вполне похожее на женьшень. Женщина из племени ганьягэха (или мохоки) подтвердила, что ирокезы действительно издавна используют именно это растение в качестве снадобья. Он показал индейцам страницы из гербария Жарту, и те сразу узнали женьшень. Можно сказать, что это один из первых экспериментов по использованию традиционных знаний коренных народов в научных целях.
В 1718 году отец-иезуит публикует «Доклад о ценном растении женьшене тартарском, обнаруженном в Канаде отцом Жозефом Лафито» и сообщает о своей находке в Королевскую академию наук в Париже. Доклад был зачитан в присутствии ученой элиты того времени (Реомюра, Фонтенеля) и главных ботаников: Антуана де Жюссье и Антуана-Тристана Данти д’Инара. Жозефа Питтона де Турнефора к тому времени уже не было в живых. Беднягу сбила машина… То есть повозка, конечно. И вот тогда-то и разгорелся научный спор. Было ли растение, описываемое Лафито, на самом деле женьшенем? Относится ли он к тому же виду, что и китайский женьшень? В первую очередь вопросы вызывали методы исследования. В ботанике очень строгие принципы определения видов. Тем более что среди ботаников были в основном академики и признанные ученые, а иезуит являлся носителем религиозной картины мира и имел явно менее научный подход. Ученые опознают растение по его анатомии и строению цветка, в то время как у иезуита был более широкий взгляд на вещи, основанный прежде всего на способах применения растения в Новом Свете. Лафито также заявлял, что у коренного населения были реальные знания, и он представлял иезуитское сообщество как посредника между миром Европы и Америки.
Однако Лафито впервые лично присутствовал в Академии, а вопрос женьшеня обсуждался уже целый год. Ботаник д’Инар упрекнул Лафито в том, что тот не различает канадский и китайский виды растения. Он полагал, что сравнивать культурные контексты Северной Америки и Азии неправомерно. Жюссье и Вайян, в свою очередь, полагали, что Лафито правильно идентифицировал женьшень, но заслуга его открытия принадлежит Сарразену.
Наблюдения Лафито (отца-иезуита, который в некоторой степени украл славу Сарразена) и все вышеупомянутые споры выходят за рамки чисто ботанического дискурса. Здесь есть о чем поговорить с точки зрения географии и этнографии. Лафито был великим умом; от академиков его отличала собственная система отсчета и образ мыслей. Конечно, он был верующим, но зачастую именно его называют одним из основателей антропологии благодаря его наблюдениям за обычаями коренных народов. В 1724 году была опубликована его работа «Нравы диких племен Америки в сравнении с нравами первобытных людей». Тот факт, что женьшень был найден и в Азии, и в Северной Америке, был истолкован как доказательство связи между двумя континентами. В то время уже была известна Америка, но вот о северных границах континента мало что знали. Таким образом, он указал на связь между ирокезами и китайцами.
После многочисленных споров, всколыхнувших научное сообщество, пришли к выводу, что Лафито был прав. Путаницу можно объяснить тем, что семейство женьшеня, то есть Аралиевые, включает множество других близких родов. Так, например, в числе прочего к ним относятся род Панакс (Рапах), род Аралиевые (Aralia) (а настоящим женьшенем является Рапах ginseng).
Возвращаясь к Сарразену, скажем, что пройдет какое-то время, прежде чем он признает, что не увидел тогда связи между китайским растением и первым экземпляром, который он отправил в 1704 году и который считал обычной аралией. Но по крайней мере он хорошо запомнил чудесные свойства женьшеня. В послании от 5 ноября 1717 года, адресованном королевскому библиотекарю Биньону, он напишет:
«Я посылаю для королевского сада несколько корней женьшеня. Прошу господина Вайяна отправить для вас несколько засушенных корней, которые вас омолодят, если вы в возрасте, или продлят вашу молодость, если вы имеете счастье еще быть молодым».