— Осталась всего одна пуля, — пробормотал Штайбер окровавленными распухшими губами. — Вы можете убить либо его, либо меня. Выбор за вами.
— Стреляйте в него! — закричала королева, указывая пальцем на Кавана.
Слейд скрежетал зубами от боли. Его брюки пропитались кровью. Наблюдая за ним, я поняла: если он застрелит Кавана, то приканчивать Штайбера ему останется лишь голыми руками, а сил на это у него уже не хватит. Он перевел пистолет на Штайбера.
— Нет! Это приказ! — завопила королева.
— Вам лучше поспешить, пока Кавана не скрылся из виду. — В провалившихся, залитых кровью глазах Штайбера светилось любопытство.
Хотя Слейд понимал, что в настоящий момент Кавана со своей бомбой представляет более насущную угрозу, чем Штайбер, он колебался. Я видела, как жажда мести боролась в нем с чувством долга перед королевой и необходимостью спасти мир. Я так глубоко сочувствовала мужу, что не могла произнести ни слова, хоть моя собственная жизнь висела на волоске. Слейд должен был принять решение сам.
— Ну? — со злорадной улыбкой произнес Штайбер. — Так кто же из нас?
В глазах Слейда проступило отчаяние.
Наши взгляды встретились.
Любовь победила боль и нерешительность.
Для устойчивости обхватив рукоять пистолета обеими руками, Слейд прицелился в удалявшегося Кавана и спустил курок. Пистолет дернулся одновременно со звуком выстрела, отдача оказалась так сильна, что Слейда бросило на колени. Кавана обернулся и рухнул на пол. Он лежал возле своего чемодана, корчась и пронзительно крича. Слейд принес свою месть в жертву ради меня.
Штайбер с трудом перевернулся, встал на четвереньки и пополз, а потом встал на ноги и побежал, шатаясь и спотыкаясь.
Вернулся Джордж Смит в сопровождении отряда полицейских. Королева направила их к Кавана. Когда полисмены окружили ученого, она приказала:
— Заберите у него чемодан, но обращайтесь с ним крайне осторожно!
Мистер Теккерей, очнувшись, изумленно спросил:
— Что произошло?
Я взяла себя в руки и встала. Голова продолжала кружиться, но я побрела к Слейду.
— Ты в порядке? — спросила я. Обилие крови на нем ужаснуло меня. Неужели можно выжить, потеряв столько крови? Не зная, что делать, я обняла и стала целовать его израненное, избитое лицо.
— В полном, — выдохнул Слейд.
Хромая, он направился за Штайбером, упал и выругался. От бессилия он прицелился в уходящего врага из пустого пистолета и нажал на курок: надеялся, что Штайбер солгал насчет единственной оставшейся пули. Но пистолет действительно лишь щелкнул. Штайбер сказал правду. Застонав от бессильного отчаяния, Слейд швырнул пистолет вслед Штайберу. Тот упал на пол в дюйме от цели. Штайбер добрался до людей, все еще толпившихся в дальнем конце Хрустального дворца.
— Задержите его! — закричала я.
Никто не шевельнулся.
Через неделю после происшествия в Хрустальном дворце я вернулась в Бедлам. В Лондоне стояло на редкость чудесное летнее утро, без малого восемь часов. Небо было синим, воздух освежал прохладный ветерок. Голуби, маша белыми в солнечных лучах крыльями, летали над куполом сумасшедшего дома. Пережитые мною здесь ужасы все еще снились мне по ночам, но сегодня я не испытывала страха, вступая на территорию Бедлама. Рядом со мной был Слейд. Он еще прихрамывал после ранения и опирался на трость, но, к счастью, пуля прошла навылет, не причинив серьезного вреда, если не считать катастрофической потери крови. То, что он не умер, свидетельствовало о его крепкой конституции и воле к жизни.
Мы вместе прошли под тенистыми деревьями. Я несла подарок — красиво обернутую коробку из кондитерского магазина. Поднявшись по широкой лестнице вместе с другими посетителями, мы проследовали дальше в отделение для душевнобольных преступников. Перед железной дверью, этими воротами в ад, я вдруг заколебалась, сердце забилось тревожно.
— Не бойся, — сказал мне Слейд, уверенно сжав мою руку. — Никого из тех, кто работал на Штайбера, здесь больше нет.
— Я знаю.
Полиция арестовала врача, который истязал нас. Вагнер погиб — я сама случайно убила его. Фридрих повесился в Ньюгейтской тюрьме. Это мы узнали от сотрудника Министерства иностранных дел, который навестил нас в отеле, где мы остановились. И все же мне пришлось усилием воли взять себя в руки, когда пожилая медсестра впустила нас в отделение для преступников и повела по зловещим коридорам. Отперев одну дверь и заглянув внутрь, она сказала: