2 июля на смену легкому бризу, который дул несколько дней, пришел сильный ветер, разволновавший спокойный до тех пор океан. «Кон-Тики» упорно, несмотря на значительную осадку, шел своим курсом. В ту ночь у него была максимальная скорость: измеряемая временем, за которое щепка проплывала от носа до кормы, она составляла одну длину за 6 секунд, тогда как обычно это время равнялось 12—18 секундам. (Те, кого это интересует, легко могут вычислить скорость плота, учитывая, что длина борта «Кон-Тики» составляла 9 метров.) В ту же ночь на плот обрушились необычайно высокие волны, которые совершенно заслоняли поле обзора. Первая из них налетела с кормы, как огромная стена, и подняла плот высоко над гребнями других волн. С минуту она несла «Кон-Тики», после чего прокатилась под носом, задрав его кверху. Хейердал, который стоял как раз у руля, держал плот кормой в направлении движения волн, но как только она пошла вниз, следующая мощная волна подняла плот, как и предыдущая, надломившись на его корме и заливая ее потоками воды. Плот теперь повернуло бортом к волне, парус начал хлопать, и «Кон-Тики» совершенно невозможно было выправить. Третий вал обрушился на плот, и Хейердалу не оставалось ничего другого, как ухватиться за что попало, задерживая дыхание. Казалось, плот, заливаемый водоворотами воды и пены, взлетает в воздух. Наконец, баль-совые бревна снова очутились на поверхности, чтобы на этот раз плавно соскользнуть по пологому скату волны. Хейердал мог теперь ясно видеть три больших вала, идущих на запад.
Третья волна нанесла сильный удар по бамбуковой хижине, спавшие в ней люди насквозь промокли, палубный настил был разодран, а часть запасов смыта за борт. Очевидно, громадные водяные валы возникли в результате тектонических движений морского дна, которые случаются в том районе.
Через два дня пассат совсем утих, и на небе показалась черная, тяжелая гряда туч, наползавших с юга. Надвигался шторм. После временного затишья появился ветер, внезапно меняющий направление, что доставило немало хлопот рулевым. Помимо того что больших усилий стоило постоянно поворачивать корму плота к ветру, парус так хлопал, что вызывал опасения, как бы весь такелаж не разлетелся на куски.
Внезапно ветер ударил с юга, быстро превращаясь в стремительный вихрь, который, по мере того как черные тучи сгущались над плотом, перешел в штормовой ветер. Поразительно быстро волны выросли до высоты пять метров, а некоторые достигали восьмиметровой высоты. Когда плот опускался в их впадины, верхушки волн находились на уровне мачт. Экипаж быстро спустил парус и принайтовил все незакрепленные предметы, наблюдая одновременно, как побелел вокруг вспененный океан. Вскоре ветер начал сбивать гребни волн, которые вздымались на такую высоту, что сильно ограничивали видимость. Внезапный ливень, хлеставший почти горизонтальными, сносимыми вихрем шквалами, окончательно скрыл все за своей завесой. Сильнейший шторм бушевал вокруг «Кон-Тики», который, гонимый ветром, взлетал над волнами так, что возникало ощущение захватывающей езды.
Рулевым, разумеется, приходилось трудно, тем более что волны шли с небольшим интервалом, и едва одна уходила из-под носа «Кон-Тики», как следующая уже атаковала выныривавшую из воды корму.
Экипаж подсчитал, что при плавании по спокойному океану, когда промежуток между волнами составлял 7 секунд, через корму плота переливалось за сутки 200 тонн воды, в то время как при шторме, когда волны набрасывались на «Кон-Тики» каждые 5 секунд, за сутки это количество равнялось 10 000 тонн. Если волны надламывались на корме, рулевого заливало по пояс, и он должен был крепко держаться, чтобы его не увлек с палубы водоворот. С максимальной интенсивностью шторм бушевал целые сутки, затем несколько поутих, зато еще более усилился дождь.
Плот снова держал курс на запад, плывя в окружении множества рыб — тунцов, макрели, бонитов, ведущих борьбу не на жизнь, а на смерть с акулами. Тунцы и золотая макрель, плывущие целыми косяками, сражались между собой, густо окрашивая воду кровью. Экипаж тоже начал охоту: забрасываемый за борт крючок немедленно хватали акулы средних размеров, и несколько таких хищников были втянуты на палубу. Наконец поймали огромного тунца, с которым на палубе какое-то время шла ожесточенная борьба, пока общими усилиями не удалось его одолеть. Очевидно, кровь убитых рыб привлекала все новые стаи хищников, так как на протяжении нескольких дней плот сопровождало множество акул. Мясо акул годилось для употребления в пищу, если было вымочено в морской воде 24 часа. Но при обилии тунцов и макрели в этом не было крайней необходимости.
Две последующие недели прошли спокойно, плот плыл на юго-запад. Затем ветер спал; стало душно, а когда экипаж увидел подтягивавшиеся с юга черные, грозные тучи, не осталось сомнений, что надвигается очередной шторм. Энергичный Герман, страстный метеоролог, готовый даже во время урагана взобраться на мачту, чтобы произвести измерения, констатировал, что скорость ветра доходит до 16 метров в секунду — это соответствовало 7° по шкале Бофорта.
Именно тогда произошел самый драматический эпизод во всей экспедиции. Пытаясь схватить увлеченный ветром спальный мешок, Герман споткнулся и вылетел за борт. Члены экипажа услышали слабые призывы на помощь и увидели в волнах голову моряка, которая все более отдалялась. С криком «человек за бортом!» все бросились за спасательным снаряжением. Было ясно, что хоть Герман и прекрасный пловец, он не имеет никаких шансов добраться до плота. Тор-стейн кинулся за канатом, которым привязывали спасательный плот при спуске на воду, но трос, конечно же (в этот единственный раз), запутался по всей длине. Брошенный в воду спасательный пояс вихрь швырнул обратно на плот. Тем временем Герман был уже далеко за рулевым веслом. Прикладывая отчаянные усилия, чтобы догнать «Кон-Тики», он сознавал, что минуты его сочтены. С отчаяния решили было спустись надувную лодку с двумя людьми, хоть без каната она не смогла бы возвратиться к плоту.
Прежде чем собрались столкнуть за борт этот понтон, Кнут схватил спасательный пояс и, прыгнув в воду, поплыл к Герману. Через минуту оба держались за спасательный пояс, трос которого стали быстро выбирать на «Кон-Тики». Чуть позже Кнут рассказывал, что у него потемнело в глазах, когда, плывя к Герману, он заметил за его спиной черный плавник акулы, который, как ему тут же объяснили, был вздувшимся углом снесенного в воду спального мешка — виновника всего случившегося. Но товарищи, подтрунивающие над испугом Кнута, затихли, увидев, как мгновением позже спальник вдруг исчез под водой, увлеченный крупной рыбой.
Тем временем ветер приобрел уже штормовую силу, и с наступлением темноты огромные волны снова начали ударять по плоту. Памятуя о недавнем происшествии, моряки выпустили за корму длинный трос с прикрепленным к нему спасательным поясом. Если бы кто-то опять упал в воду, у него было бы несравненно больше шансов на спасение. Ветер дул с такой силой, что казалось, снесет хижину, которую для надежности прикрыли брезентом и прикрепили канатами к палубе. Пять дней и ночей шторм то ослабевал, то усиливался, нанося по плоту такие удары, что стволы перемещались вверх и вниз, как клавиши. Так проходили часы и дни. Лишь на пятый день черные тучи ушли на запад и небо прояснилось.
Два последних шторма были тяжелым испытанием для «Кон-Тики». Соединяющие стволы канаты, которые немилосердно трепала каждая волна, глубоко врезались в бальсовые бревна. Кили свободно провисали, ударяясь о стволы, так как крепящие их канаты были сорваны. Шторм порвал парус, сломал рулевое весло и еще больше повредил хижину. Правда, плот прошел уже почти всю трансокеаническую трассу, тем не менее его ждало еще немало трудных минут. Экипаж энергично взялся за ремонт. Рулевое весло укрепили рейками из мангрового дерева, парус починили, и изображение бога Кон-Тики снова гордо смотрело вперед; канаты, разумеется, те, до которых удалось добраться, были подтянуты. Опасения, что очередной шторм может серьезно угрожать плоту, развеялись.