— Мистер, я хочу выйти, — сказал Скотт голосом ребенка, полусердитым, полуиспуганным.
И самым ужасным было то, что Скотт уже сам не мог понять, играл ли он или это было искреннее чувство. Мужчина свернул к обочине шоссе.
— Что ж, тогда покинь меня. — Он тяжело вздохнул. — Ты ничем не отличаешься от всех остальных, ты такой же, как все.
Дрожащими руками Скотт открыл дверцу машины.
— Доброй ночи, мой милый принц, — с горечью произнес здоровяк, пытаясь найти в темноте машины руку Скотта. — Доброй ночи тебе, и пусть твой ночной покой наполнится самыми добрыми сновидениями... — Хриплая икота прервала его прощальную речь. — А я поеду дальше — голодный, холодный... опустошенный. Ты не поцелуешь меня один раз? На прощанье, на...
Но Скотт уже выскочил из машины и побежал прямо к автостанции, которую они только что проехали. Мужчина, повернув свою большую голову, смотрел назад, на убегавшего от него во все лопатки мальчика.
Глава 7
Раздавался глухой стук: как будто кто-то долбил молотком по дереву; как будто какой-то учитель, пытаясь казаться спокойным, барабанил огромным ногтем по классной доске. Этот стук тяжело отдавался в спящем мозгу. Скотт зашевелился на кровати и перевернулся на спину, судорожно разбросав руки. Тут-тук-тук. Скотт застонал. Затем слабо приподнял руки и снова их уронил. Тук. Тук. Уже в полудреме он раздраженно заворчал.
Вдруг капля воды разбилась о его лицо.
Захлебываясь и пытаясь откашляться, Скотт подскочил на губке. Наверху раздавалось хлюпанье воды. Еще одна капля задела его плечо.
— Что это?
Заспанным рассудком он пытался понять, где находится и что с ним происходит. Широко раскрытые испуганные глаза бегали, пытаясь разглядеть в темноте хоть что-нибудь. Тук! Тук! Казалось, гигантский кулак обрушивается на дверь. Или нет: ужасных размеров молоток стучит по кошмарно огромной кафедре в чудовищно просторном зале суда.
Сон слетел. Скотт чувствовал, как вздрагивает грудь под ударами отчаянно бьющегося сердца.
— Боже праведный, — пробормотал он и перекинул ноги через край губки.
Они погрузились в тепловатую воду.
Ахнув от неожиданности, Скотт дернулся и закинул ноги обратно на губку. Ему казалось, что удары раздаются все чаще и чаще. Тук-тук-тук! Дыхание перехватило. Боже, что это...
Морщась от сотрясения, производимого в голове стуком, Скотт опять спустил ноги со своей импровизированной кровати и погрузил их в теплую воду. Торопливо встал, затыкая изо всех сил пальцами уши. Тук, тук, тук! Скотту казалось, что он стоит внутри барабана, по которому кто-то с неистовством стучит огромными палочками. Хватая воздух ртом, пошатываясь, он двинулся к краю крышки коробки, но поскользнулся на неверной поверхности мокрого пола и, ударившись со всей силы правым коленом о цемент, закричал от боли. Со стоном поднялся на ноги и тут же снова поскользнулся.
— Чертов пол! — взорвался Скотт, но едва услышал себя в почти оглушающем шуме.
В бешенстве он уперся ногами в пол, встал, поднял край крышки и проскользнул под ним наружу. Опять поскользнулся и упал, сильно стукнувшись о пол локтем. Острая как нож боль пронзила руку. Скотт вскочил, но капля воды тяжело хлопнулась ему на спину, и он снова растянулся на полу. Изгибаясь, как выброшенная на берег рыба, Скотт вдруг увидел, где протекает водогрей.
— Боже мой, — промычал он, морщась от боли в колене и локте.
Скотт встал, глядя на то, как разбиваются о крышку коробки и цементный пол капли воды. Теплая вода стекала по его лодыжкам. Он увидел еще один водопад, меньше первого, низвергавшийся с края цементной приступки и брызгами рассыпавшийся по полу погреба.
Долгое время Скотт стоял в нерешительности, глядя на падающую воду и чувствуя, как к телу прилипает теплый, намокший халат.
И вдруг из груди его вырвался крик:
— Печенье!
Он стремглав бросился обратно к крышке, скользя по полу и с трудом удерживаясь на ногах. Поднял крышку за один край, едва устоял и, поскальзываясь на каждом шагу, подтащил ее к кровати и опустил сверху. Сделав это, он бросился бежать по губке. Под ногами хлюпала, вырываясь из разбухших пор, вода.
— Нет!
Он не мог поднять наверх отяжелевший от воды пакет. С перекошенным от страха и ярости лицом, Скотт разрывал пакет, и мокрая бумага расползалась под его руками как салфетка. Светло-серая масса, в которую слиплись набухшие от воды кусочки печенья, поразила его своим видом. Он зачерпнул ее ладонью и почувствовал, как она тягуче потекла скисшей овсяной кашей. С проклятьями стряхнул с пальцев капающую массу, и та, перелетев через край приступки, рассыпалась полусотней вязких, серого цвета капелек.