— О! конечно, — ответил молодой человек. — Мы начинаем хорошо узнавать друг друга теперь, после того, как мы обедали три раза вместе и сыграли партию в крокет. У нее прекрасный аппетит и она восхитительно играет в крокет. Словом, это очень миловидная кукла.
— О! Мишель, кукла! — повторила г-жа Фовель.
А Роберт сделал следующее замечание:
— Я нахожу тебя слишком строгим. Зачем, черт возьми, женишься ты на ней?
— Чтобы доставить удовольствие Колетте! — вздохнул Тремор.
Он может быть приправил бы это замечание остротой по адресу Сюзанны, так как был в это утро в злом настроении, как вдруг Низетта, взобравшись на кресло, расположилась у него на коленях. Тогда он ее поцеловал и в то время, как маленькая племянница возвращала ему поцелуи с милыми ласками, легким прикосновением розовых пальчиков и восхитительным смехом, он подумал, что если бы некогда „очень миловидная кукла“ подарила ему в какой-нибудь день подобную Низетту, он привык бы и к американскому акценту и нашел бы извинение сумасбродствам.
— Если бы я мог у вас украсть Низетту, мои дорогие друзья, мне кажется, я никогда бы не женился, — заявил он, улыбаясь.
В продолжение минуты он любовался милой и смешной девчуркой с ее вздернутым носиком, нежными глазками, ротиком цвета вишни, ее длинными локонами и милой прядью волос, которая зачесывалась далеко назад и перевязывалась розовым или голубым бантом, как завиток маленькой собачки; затем он уселся подле своего зятя и начал спор о другом предмете, как бы совершенно забыв о Сюзанне.
Колетта и не понимала, как это возможно было отнять у нее Низетту: ее любовь к детям было единственное героическое чувство, свойственное ее маленькой птичьей душе. Даран не преувеличивал: ради них она решилась бы на все жертвы. Роберт занимал в ее любви второе место после детей.
Г-жа Фовель любила своего мужа, она его очень любила, отчасти любовью дочери, и в то же время с манерами принцессы давала себя лелеять, наряжать, ласкать этому серьезному человеку. Он же окружал ее нежными заботами, любовной снисходительностью, как бы боясь словом или слишком резким жестом опечалить или сломать своего прекрасного кумира со смеющимся челом, который был, сам того не сознавая, его отдохновением и радостью и из которого он никогда не пробовал сделать свою настоящую подругу и поддержку в жизни.
Высокая, тонкая, грациозная и красивая, с карими глазами, очень кроткими и немного холодными, походившими иногда на глаза ее брата, с тяжелыми, рыжевато-каштанового цвета волосами, приветливая и радушная по природе, достаточно умная, чтобы разговаривать о многих вещах с милой живостью и с забавным ребяческим упрямством, имея достаточно художественного вкуса, чтобы прекрасно одеваться, с тем изяществом и уменьем, которых не может заменить лучший портной, Колетта была одной из тех женщин, которым самые суровые люди бывают благодарны за то, что они красивы и веселы, не требуя от них ничего большего.
Находясь в дурном настроении, увеличивавшемся от победного восторга г-жи Фовель, Мишель доставлял себе удовольствие, говоря о Сюзанне, выказывать ей некоторое пренебрежение ироническими и чуть не злыми замечаниями, которые плохо передавали его мысль, сильно ее подчеркивая.
Мисс Северн была умна, гораздо умнее Колетты, и в особенности гораздо более образована. Затем она жила в совершенно несходной среде, далеко от парижских кружков, она не встретила на своем пути совершенно готовых идей, чтобы ими воспользоваться, и если ее личные взгляды не имели особенной философской ценности, обнаруживая полнейшее незнание чужих мнений, они имели прелесть оригинальности. Иногда эти взгляды выражались очень несовершенно, каким-нибудь забавным словом, смешно произносимым ею, с теми шаловливыми интонациями, которые шокировали Мишеля.
Постепенно тоном откровенной уверенности, который она так часто принимала, мисс Северн поставила Тремора в известность относительно всех своих вкусов и маленьких талантов. Она много читала и продолжала читать много, без системы, исторические и научные сочинения, путешествия, очень мало стихов и романов; она немного играла на рояле и пела, как все, умела одним взмахом карандаша набросать карикатуру человека, танцевала так же естественно, как другие ходят, ездила верхом с той же легкостью, как танцевала и могла скромно считать себя первой в теннисе.
В литературе, в живописи, в музыке и даже в политике она глубоко уважала „классиков“ — хранителей традиций, но она пылко интересовалась новаторами, вообще всеми умами, ищущими… даже, если они ничего не находили. Как видите, если это была кукла, то довольно усовершенствованная.