— Это бессмысленно, — отрезал Мишель, которому в этот час решительно недоставало снисходительности.
— Бессмысленно! — повторила Сюзи, гнев которой, едва успокоившийся, вновь вспыхнул. — Бессмысленно, что муж думает о здоровье жены?
— Да, в данном случае, бессмысленно.
— Это голубки, что ж ты хочешь! — заметил г-н Фовель, накладывая себе салат.
— Уже шесть месяцев, как они женаты, уже время мне кажется…
— Перестать ворковать? — продолжал г-н Фовель, принявшийся мирно есть свой салат. — Я жду твоего испытания, мой милый. Посмотрим, не будешь ли и ты ворковать, как другие.
— Я не думаю, нет… — возразил Мишель себе в бороду.
Кровь залила все лицо Сюзи, и две слезы ярости наполнили ее глаза, но усилием воли она их удержала и голосом преувеличенно спокойным сказала:
— Деплан был у Рео.
— Вы не можете сказать: господин Деплан? — сказал еще Мишель.
— О! как хотите! я только что сказала: Жак, не приводя вас, кажется, в негодование.
— Да, но это было не то же самое, — заметил г-н Фовель своим добрым, отечески примирительным голосом.
— Итак, я видела господина Деплана, говорившего мне о бале.
— Ах! в самом деле! — воскликнула Колетта, в высшей степени заинтересованная.
— Это будет восхитительно, Колетта!
Они начали разговор о платьях „мов“ и зеленых, между тем как г-н Фовель занялся Восточным вопросом.
После завтрака, когда Сюзанна взялась за шляпу, объявляя Колетте о своем намерении пойти посидеть на берегу реки, Мишель, который чувствовал некоторое угрызение совести, не столько из-за упреков, сделанных им, сколько из-за формы, в которую он их облекал, попросил почти любезно позволения у молодой девушки сопровождать ее.
Медленно спустились они под деревьями к Серпантине. Мишель, казалось, забыл свое неудовольствие; он рассказывал о квартире, осмотренной им в квартале Марбеф и которая, казалось, соединяла все желанные условия для их будущего жилища, о разговоре, бывшем у него с его обойщиком, о скульптурных украшениях для столовой, виденных им у Бенг. Разговор страстно интересовал Сюзанну. ее природный, но мало развитой художественный вкус, любовь к изящным и тонким вещам, направлялся до сего времени чем-то в роде инстинкта; ей доставляло удовольствие следить за Мишелем в области общих суждений, понимать то, что она чувствовала, изучать то, что она угадывала, и подкреплять свои личные вкусы его познаниями.
На краю спуска они уселись на скамейку. От Серпантины, протекавшей с шумом у их ног, веяло свежестью. Камыши с коричневыми метелками, зеленовато-серые ивы окаймляли противоположный берег.
В очень прозрачной воде, дававшей возможность видеть дно, покрытое булыжником молочно белого, как жемчуг, цвета, плавали во всех направлениях рыбы, спускавшиеся до дна или подымавшиеся на поверхность воды; изредка та или иная появлялась в солнечных лучах, и тогда они сверкали серебром. Сюзанна рисовала кончиком зонтика узоры на песке, а Мишель с рассеянным и хмурым взглядом уставился прямо перед собой. Молодая девушка прервала на минуту свое занятие и стала смотреть по направлению его взгляда. Ей видимо было нужно что-то сказать, но она колебалась. Может быть, Мишель был единственным человеком, к которому она не всегда осмеливалась обратиться с приходившими ей на ум словами, не обдумав заранее их значения.
— Мишель, — сказала она наконец, — думаете ли вы иногда о той особе… той женщине, которая причинила вам столько горя?
Мишель вздрогнул, но вскоре ответил с большим спокойствием.
— Нет, я больше о ней не думаю. Я вам уже сказал, что эта любовь была большим безумием и что я от нее излечился.
Она замолчала, затем, также застенчиво:
— Мишель, она была очень хороша?
Мишель посмотрел на свою невесту с насмешливой улыбкой.
— Почему вы мне задаете этот вопрос?
— Так себе, из любопытства.
— Если бы я вам ответил, что она уступала вам, что бы вы от этого выиграли?
— Я уверена, что она была очень хороша, гораздо лучше меня, — пробормотала Сюзанна, не подымая глаз. — И вы ее любили страстно, не так ли?
— Да, страстно, — повторил он неопределенно. — Я вам буду очень благодарен, если вы забудете эту историю, как я сам ее забыл.
И после минуты молчания, стараясь улыбнуться, он продолжал:
— Так как вы делаете намеки на мое прошлое, у меня почти является желание расспросить вас немного о вашем; вы сами не романтичны, не сентиментальны, это установлено, но я убежден, что ваша помолвка привела в отчаяние много людей.