Первое время после помолвки Роберт удивлялся, видя Тремора, настроенного так насмешливо, мало услужливого, так мало влюбленного, но сам довольно флегматичный, он приписал хорошо известной застенчивости молодого человека эту странную холодность, и когда установившиеся товарищеские отношения незаметно сблизили жениха и невесту, он счел себя удовлетворенным.
Легкомысленное равнодушие Сюзанны еще менее занимало ум г-на Фовеля; рожденная, подобно Колетте, для изящной и приятной жизни, эта прелестная сиротка спасалась, благодаря замужеству, от мучительной, горестной борьбы одиноких.
Ничего более естественного. Она уважала своего жениха; от Мишеля зависело заставить себя полюбить. Верно то, что он неловко за это принимался, г-н Фовель мог в этом убедиться сегодня утром; однако, нельзя было отрицать, что Сюзанна не всегда облегчала эту задачу,
В продолжение четырех или пяти дней Мишеля не было видно в Кастельфлоре. Когда Колетта послала осведомиться что с ним, он ответил, что беспрерывно работает, чтобы кончить на этой неделе свои пресловутые путевые заметки. Но г-н Фовель высказал намерение сходить самому в голубятню Сен-Сильвера и спросил Сюзанну, не хочет ли она его сопровождать. Мишель был немного смущен, увидев неожиданных гостей, хотя стол, перед которым он сидел, загроможденный бумагами, заранее опровергал всякое обвинение в том, что его работа только отговорка.
В действительности он попробовал вырваться от этой жизни, полной беспокойства, глухой борьбы, утомившей его уже с некоторого времени. Он пробовал собраться с силами, уйти в себя, убедившись еще лишний раз, что шум и движение Кастельфлора плохо на него действуют.
Избегать Кастельфлора это значило лишить себя всякой возможности следовать болезненной потребности, которой он чересчур поддавался, — порицать Сюзанну, задевать, огорчать ее. Мишель мог также, не погрешая против правды, сослаться на вторую причину своего нового припадка дикости, — на те головные боли, которыми он действительно сильно страдал последние несколько дней.
— В конце концов, я нахожу, что Рео правы, — заключил он; — эти повторные бессонные ночи вредны.
— Дело привычки! — заявила Сюзанна. — Меня это совсем не утомляет.
— Однако, вы немного бледны, — заметил Тремор, глядя на нее.
Она очень быстро тряхнула головой своим привычным движением, которое могло обозначать все, что угодно.
— Вы не больны?
— Нет же, я очень веселюсь.
— До каких пор будет продолжаться эта жизнь картезианского монаха? спросил г-н Фовель.
— По крайней мере до конца этой недели.
— Вы будете на балу у Сенвалей? — воскликнула Сюзанна.
— Вероятно, мне этого не избежать.
Однако Мишель не забывал своих обязанностей хозяина. Он провел мисс Северн и г-на Фовеля в комнату нижнего этажа, где была поставлена мебель нормандского стиля, предназначавшаяся для комнаты и для маленькой гостиной его жены. Затем Жакотта подала под деревьями закуску, которую Сюзанна ела исправно с видом хозяйки дома.
Молодой девушке казалось, что она вновь видит милого товарища, оплакиваемого ею, и этот же милый товарищ появился в Кастельфлоре в начале следующей недели. До вечера бала Мишель избегал всех посторонних и даже самых лучших своих друзей, но он катался верхом со своей невестой, как раньше, прочел ей свою оконченную работу и обсуждал снисходительно вопрос о квартире и о покупке мебели и подарил шесть кур Марсьенне Мишо.
Сюзанна повторяла себе с утра до вечера, что золотой век вернулся и что она счастлива, вполне довольна своей судьбой; от постоянного повторения она наконец стала этому верить.
IX
Горничная завязала последнюю ленту, приколола последнюю булавку. Сюзи оглядела себя более внимательно в большое зеркало.
Свет, падавший с люстр и хрустальных подвесок увеличиваясь отражением от зеркал, озарял ее хрупкую фигуру и сиял в глубине ее синих зрачков.
— Я красива! — подумала она.
В атласном чехле, узко ее облегавшем, она сохраняла свою гибкость и казалась необыкновенно тоненькой, но более высокой и более женщиной. Светло-зеленая серебристая материя придавала новый, более нежный оттенок ее пепельно-белокурым волосам; ее красивые круглые плечи, ее руки с ямочками у сгиба, как у детей, были снежной белизны и имели живую свежесть цветка под шелковистым мягким газом.
Она не могла удержаться от улыбки, глядя на свое отражение.