— О! окруженная молодыми людьми! — сказала Сюзи, принимая вызов и намек и чувствуя внезапно искушение поддразнить. — Кто же эти молодые люди? посмотрим… Деплан! Да… Он занимал меня, Деплан!.. а затем…
— А затем Гастон Понмори, — перебил резко Мишель, — и затем Поль Рео, и затем Бокур, и затем этот, провалившийся депутат, кажется, и затем это животное Лангилль, и затем…
— О! Мишель!.. животное!.. — повторила она с упреком. — К тому же Лангилль не молодой человек, так же как и супрефект.
— А Поль Рео не молодой человек? Поль Рео, которого вы знали в Канне, который, вероятно, уже ухаживал за вами эту зиму.
— Он за мной ухаживал в Канне, да, это верно, Мишель, — согласилась мисс Северн, по прежнему спокойная, наливая себе вторую чашку чая, — но здесь нет.
Мишель поднялся и, скрестив руки:
— Итак, вы сознаетесь, что он за вами ухаживал в Канне?
— Конечно, почему нет? Это смешно, Мишель, что вы все удивляетесь, что за мною ухаживают.
— Я не сказал, что я этому удивляюсь… вы не должны бы этого допускать, вот и все. Но вы кокетка…
— Я не кокетка, мой милый; только я люблю веселиться, и я веселюсь, когда могу.
— А к буфету, сколько раз, да, сколько раз вы ходили?
— Вы меня упрекаете в том, что я ела?
— О! вы там немного ели! вам совсем не было времени есть.
Мисс Северн положила ложку на блюдечко, выпрямилась на стуле и посмотрела прямо в лицо Тремору:
— Вы пришли сюда сегодня утром, чтобы поссориться? — спросила она с дерзостью, выражавшейся в видимом движении ее подбородка и в легком дрожании ноздрей.
Он не пришел ссориться, о! нет!
Зачем, собственно, он пришел? За сочинением по этнографии прежде всего, а затем, затем? он этого совершенно не знал; он был бы счастлив, если бы кто-нибудь ему это объяснил. Он мог бы сам ответить, может быть… если бы он знал.
За ссору он ухватился на-лету или вернее он был подхвачен ею; теперь он ей принадлежал и телом и душой, с жестким взглядом, резким голосом, с раздраженным умом, с беспокойным сердцем, со всей досадой этой ночи на устах.
— Я чувствую отвращение к ссорам, Сюзанна, — ответил он. — Я хотел только вам выразить мой образ мыслей!
— Он так очарователен, ваш образ мыслей! Думаете ли вы, что только я одна смеялась и разговаривала в Шеснэ?
— Есть молодые девушки и даже молодые женщины, очень веселые, прелестные и пренебрегающие пошлыми похвалами разных Понмори и Депланов; г-жа Рео, например, разве она кокетка?
— Нет, она восхитительна, — согласилась откровенно Сюзи; — но Тереза — это совсем не то.
— Вот как, почему?
— Потому.
— Вы не можете этого сказать?
— Нет.
— О! я не любопытен! — сказал молодой человек, гнев которого глухо возрастал; — но уверяю вас, что если я вас считал легкомысленной и поверхностной, то все-таки не до такой степени.
Сюзанна побледнела, она не забавлялась более.
— Сказано грубо! — сказала она, сжав зубы.
Но Мишель продолжал, выведенный из себя, переступив границы, за что он при большем хладнокровии презирал бы себя.
— Думаете ли вы, что они не возмутительны, эти танцы, которые заставляют в продолжение целого вечера переходить молодую девушку из объятий одного в объятия другого? Знали ли вы, что вы позволяли говорить себе, увлекаемая опьяняющей музыкой, всем этим фатам, более или менее возбуждаемым своими остановками у буфета?.. Я ненавижу эти балы, я ненавижу эти вольности, допускаемые ими, кокетство, которое они поощряют, а так как вы моя невеста…
— Мишель, — перебила Сюзанна, дрожа от ярости, — этот раз подумайте о том, что вы хотите сказать!
— Ничего, кроме правды, будьте в этом уверены; я устал играть смешную роль. Я не требовал ни вашей любви, ни даже вашей дружбы…
— Мишель! — воскликнула молодая девушка с сверкающими глазами, с дрожью в голосе, с сильно трясущимися губами. — Мишель, это недостойно, — что вы говорите! Вы от меня не требовали моей дружбы, но я у вас просила вашей, и если бы вы мне ее дали, вы никогда бы, никогда не обошлись со мною так несправедливо.
Он хотел продолжать, но она не дала ему.
— Что я сделала? — продолжала она с каким-то смятением, в гневе. — Зачем повезли меня на бал, как не для того, чтобы я там танцевала и веселилась? Вы говорите о легкомыслии! Что же я наконец сделала? Вас, значит, очень огорчает, когда я довольна, когда меня хвалят… Ах! так вот какие вы все, мужчины, ревнивые из тщеславия, если не из любви!.. послушайте, Мишель, это гадко, гадко!.. Разве я вас упрекала за то, что вы танцевали с г-жой де Лорж, и однако я ее ненавижу, о! я ее ненавижу, эту женщину!