— Это совершенно верно… но один раз, для разнообразия!
У Мишеля сердце немного сжалось. Упрек или нет, но в замечании Сюзанны была доля правды; однако, он молчал, постоянно одержимый страхом стать игрушкой кокетки. С некоторого времени, с бала в особенности, мисс Северн старалась ему нравиться, он это видел, чувствовал; временами это заставляло его испытывать радость, доходившую до тоски, а иной раз одна тоска его душила, и он задавал себе вопросы, не был ли он сам ничем другим, как раздраженным гордецом. Понял ли бы он, увлекся ли бы он очаровательной прелестью Сюзанны вне волнующей атмосферы поклонения, лести, которая уже с месяц окружала молодую девушку, похорошевшую от того восхищения, каким ее облекало столько взглядов? Не страдало ли его мужское тщеславие больше, чем его сердце, когда его невеста смеялась, веселилась там, где его не было, когда она стремилась быть красивой и изящной для всех, не стараясь нравиться лишь ему одному? Он стыдился этого чувства, которое он считал недостойным своего характера, он отказывался этому верить, он мучился сложностью своего настроения, делавшего его непостоянным и несчастным.
Так как Тремор молчал, мисс Северн спросила:
— Один раз хотите поухаживать за мной в продолжение целого дня, для того, наконец, чтобы другие не могли за мной ухаживать?
Забавная шаловливость тона не позволяла предположить не только полное отречение от дружеского договора на башне Сен-Сильвера, но даже и простую насмешку в этом вопросе, но именно благодаря этому, самый вопрос казался довольно двусмысленным и как бы немного коварным.
— Очень хочу, — ответил Мишель, улыбаясь также, может быть менее чистосердечно. — Я боюсь только как бы сравнения, который вы станете проводить, не оказались для меня неблагоприятными.
Сюзанна легко повернулась к Тремору и, смотря на него взглядом сквозь опущенные ресницы, бывшим одним из ее средств очарования:
— Если бы вы так думали, — пробормотала она, — вы этого бы не сказали.
И так как она протянула Мишелю через лошадь и поверх вожжей свою руку, державшую хлыстик, он взял ее и прижался к ней губами. Возражение молодой девушки и это движение Мишеля расходились так очевидно с обыкновенным тоном их отношений, являлись так неожиданно немедленным применением на практике нового, только что заключенного между ними соглашения, что Сюзанна расхохоталась.
— Поздравляю вас, Майк, вы совершенно попали в тон!
Майк сумел „выдержать тон“ и в реплике, но этот раз ему не хватало убеждения, и разговор скоро стих.
— Без двадцати минут два! — воскликнула мисс Северн, бросив взгляд на часы, приколотые к ее корсажу. — Мы ужасно запоздали.
И ударив концом хлыста по бедрам Пепы, она пустилась рысью.
Холм, носящий идиллическое название „Козьего холма“, подымается среди вырубленного леса, судя по остаткам древесных стволов, срезанных почти у самого корня. Это груда глины, перемешанной с камнем, запущенная, где цепляется дрок и вереск, и верхушку которой покрывают несколько малорослых елей. Если козы посещают этот холм, они должны здесь находить скудное питание. Но в это осеннее утро присутствие гуляющих особенно оживляло „Козий холм“, по большей части скучный и пустынный.
Группа всадников, красиво сидевших верхом, посреди которой резко выделялись на зеленом фоне тонкие и как бы более подвижные силуэты нескольких амазонок и красное платье г-жи де Лорж, окружала ландо Шеснэ, в котором г-жа Рео, больная уже несколько дней, сидела рядом с г-жой Сенваль. В 15-ти метрах от кареты и от своих лошадей, щипавших траву под присмотром крестьянина, господа Сенваль и Деплан курили, расположившись на больших камнях, между тем как молодые Понмори занимались исследованием „Козьего холма“. И по всей этой пустоши перебегал непрерывный шум голосов, веселых и как бы возбужденных разговоров с изредка долетавшим взрывом женского смеха, которому как бы нетерпеливо отбивала ногой такт застоявшаяся лошадь или который прерывало появление нового лица.
Устав от неподвижности, Симона Шазе, маленькая и миловидная, мужественная в своей амазонке и мужской шляпе, пустила рысью вокруг прогалины свою лошадь, затем, замедлив ее аллюр, стала подробно разглядывать восхищенными глазами вереск, устлавший землю, тонкий, как хорошенькие колокольчики, готовые хоронить своим звоном кончавшееся лето.
Ловким маневром Поль догнал молодую девушку.
— Хотите, чтобы я их вам нарвал? — спросил он, бессознательно исполняя один из советов, даваемых почти в этот же самый момент Сюзанной Мишелю.
— Нет, я с большим удовольствием нарву их сама.