Ученый ночью пошел эти бумаги обратно украсть. Сыщик проснулся, и ученый его убил.
Я еще придумала так: возвращается он домой, убивши человека, — а у него ребенок родился.
За сыщика он не очень мучился, но тут арестовали одного человека — по подозрению…
Выдал себя ученый или нет, мы вчера так и не решили, хоть чуть не до свету сидели.
Сегодня Ваня проспал и ему влетело.
— Хорошо тебя выругали, Иван? — спрашиваю.
— Ничего. Меня ругали, а я не слушал, потому что очень я рад, что наконец решил дело… Выдал он себя, выдал, тетенька. Вы мне сегодня расскажите, как он себя выдавал. Интересно, как это у вас выйдет, надо потрогательней, ведь ему жены жалко.
Какую глупость Варвара выдумала!
Подошла ко мне сегодня, обняла и шепчет:
— Душка, ну что ты в нем нашла?
— В ком? — спрашиваю.
— Фи, — говорит, — разве это мужчина?
— Да ты про что, Варя?
— Про Ваню?
— Что «про Ваню»? Какой мужчина? Ничего не понимаю.
— Ах, какая ты скрытная! Я тебе все свои секреты рассказываю, а ты роман завела и мне ни гу-гу.
— Какой роман? Да говори толком.
— Ну-ну, не отпирайся. Только удивляюсь я твоему вкусу. Если уж ты хотела, чтобы все дома было, так Андрон красивее: у него усы темные.
Я смотрю ей в глаза и все понять не могу, о чем это она говорит.
— Ах, Симочка, ну чего ты притворяешься? Разве я не вижу, что ты с Ваней интригу завела.
У меня даже шитье из рук вывалилось. Смотрю на нее во все глаза и ушам своим не верю.
— Да уж не притворяйся, пожалуйста. Не разыгрывай удивления. Ты у него в комнате по ночам сидишь, а Аннушка раз ночью застала, как вы в столовой целовались.
— Что?
Я даже растерялась сначала, а потом злость взяла меня.
— Обалдели вы обе с Аннушкой, что такую глупость выдумали… Как вам не стыдно? Я Ване тетка, и чуть не на двадцать лет его старше.
— А что ж такое? За мной очень много гимназистов ухаживают, — говорит, — и что ты мне очки втираешь, когда Аннушка своими глазами видела.
— Врет.
— А ты скажешь, что не сидела вчера у него в комнате?
— Так что ж, что сидела? Если хочешь знать, мы истории друг другу рассказываем.
Тут она как принялась хохотать. По дивану валяется, охает даже.
Так мне обидно стало, что я со зла заплакала.
Она вскочила, на колени передо мной встала, целует меня и приговаривает:
— Ну, ну, душка — не бойся, я тебя не выдам.
И как я ей ни клялась — не поверила.
Вот скверная баба!
Сама развратница — так о других так же думает. Какая гадость! Тьфу!
Лежала я на кровати и думала: вот я вчера Варвару назвала развратницей, и она мне противна, а иногда в книге описывается женщина, которая вот, как Варвара, любовников меняет, и не противно, и не смешно выходит… Почему это? Значит, можно как-то с другой стороны видеть.
Вот бы придумать так про Варвару, чтобы она вышла и не смешной, и не виноватой.
Что они все, с ума сошли, что ли?
Сегодня зовет меня братец Петр Акимович в кабинет, и, не глядя на меня, говорит:
— Ты брось эти глупости, Сима, и выходи замуж. Курышев со мной говорил. Он человек солидный, вдовеет третий год, дочки его на выданье.
— Про какие вы глупости говорите? — спрашиваю.
— Зачем ты мальчишку с пути сбиваешь?
Я догадалась сразу, о чем речь, и озлилась.
— Вы, Петр Акимович, меня обижать не смеете, как вам только не стыдно Варварины сплетни слушать?
— Видишь, — говорит он, и все на меня не смотрит, — я не говорю, что у вас что-нибудь серьезное, ты так — от скуки глупишь, а мальчишка от рук отбился, все путает, как лунатик ходит.
— Я вам скажу правду: мы с ним истории сочиняем и друг другу рассказываем — только и всего.
— Хорошо, хорошо, Серафима, как знаешь — только ты не срамись.
У меня слезы так и брызнули.
Хотела я сказать что-то, да не могла даже слова вымолвить — повернулась и пошла.
Плакала я до обеда.
Стучалась ко мне кухарка, спрашивала, с чем вареники делать, — я ее прогнала.
Я бы и к обеду не вышла, если бы есть так не захотелось, а после обеда опять ушла и заперлась у себя, и сошла только к чаю.
За чаем Варвара болтала, и все ко мне с разговорами лезла. Сплетница.
После чаю опять ушла к себе, легла, не раздеваясь, на постель, и стала историю придумывать, только уж совсем, как в книжке…
«Ее» зовут, как меня — Серафима, только не Акимовна, а Александровна, и она тоже вдова… только молодая, красивая… Лицо это я видела на одной картине… Она очень мужа любила и после смерти уехала за границу, и живет в таком старинном городе.