Девчонка, выслушав старуху, молча блеснула глазами. Потом решительно покачала головой. Сказала слово, которое Харальд знал и по-славянски:
— Нет.
Так и знал, что не захочет, мелькнула у него мысль.
— Тогда будет так, — с угрозой сказал Харальд. — Отпор ей дашь или ты — или мой кулак. Сейчас у меня нет времени, чтобы отвлекаться на бабские вопли в поместье. Реши это дело сама, или вмешаюсь я. Ты поняла?
Добава, помедлив, неуверенно кивнула.
— Теперь ты, — он оглянулся на старуху, замершую рядом со светильником в руке. — Раз уж она все знает — с завтрашнего дня начинай учить ее нашему языку. И побыстрей.
Старая рабыня закивала.
Харальд глубоко вздохнул. Девчонка прижималась к нему немного боком — но он чувствовал упругий холмик груди.
— Ступай, — буркнул он, в последний раз глянув на старуху. — Дальше я объяснюсь сам.
Когда та вышла, Харальд еще несколько мгновений смотрел на макушку, украшенную золотистыми искрами с той стороны, где до нее дотягивалось сияние светильника.
Если девка не берет с него за свой страх золотом, а говорит, что ей хорошо с ним… выходит, он ей все равно платит, чтобы не плакала. Только ласками.
Харальд шевельнул бровями. Платить ласками ему еще не приходилось. Тут поневоле задумаешься.
Поместье разгромили по соседству, думала Забава. Как же так? Выходит, война…
А людей, бабка Маленя сказала, там всех поубивали. И баб снасильничали. И деток малых порубили.
Она судорожно вздохнула и прижалась к груди Харальда, прикрытой рубахой из грубой шерсти. Осторожно прижалась — вдруг ему не понравится? Вон как недовольно сегодня с ней разговаривал.
От колкой ткани под щекой пахло мужским потом, солью и морем. Так стоять было хорошо и спокойно. Рука Харальда, переброшенная через ее плечо, держала крепко, согревая сквозь холодный шелк.
И даже то, что он бабий убивец, казалось уже не таким страшным — по сравнению с тем, что случилось в том поместье.
Как же так, думала Забава. Выходит, и сюда могут нагрянуть? А если Харальда тоже убьют?
Она, задохнувшись, вцепилась в его рубаху. Матушка-Мокошь, не муж он ей, да к тому же баб своих убивает — а сердце все равно болит…
Зато сегодня ударить пригрозил, мелькнула вдруг нехорошая мысль.
И хоть Забава понимала, что он в своем праве, что она его прилюдно ослушалась, а за такое даже дядька Кимрята на тетку Насту осерчал бы — но было обидно, что он даже не спросил, почему она так сделала. Почему не захотела идти в его покои…
Мысль эту Забава отогнала. Не до того сейчас — если и впрямь война.
Харальд-чужанин шевельнулся, убирая руку с ее спины. Она поспешно отступила в сторону — назад отступить мешал сундук.
И глянула на него виновато — может, он не сегодня-завтра в бой пойдет, под мечи и стрелы? А она свои мелкие обиды тетешкает.
Вон и тело у него все шрамами посеченное. Это сколько же ран было? И как он жив остался после такого?
Девчонка смотрела уже виновато, и Харальду это понравилось. Так лучше.
Глядишь, больше не будет своевольничать, да еще прямо во дворе, где любой может это увидеть.
Потому что если ярла не слушается даже его собственная рабыня — какой он, душу его в Хель, ярл? Сначала воины будут поглядывать удивленно, потом начнут посмеиваться за спиной…
И на смерть за него никто не пойдет. Так, побудут рядом, пока все хорошо и в походах удачлив. Но как только придется туго, начнут разбегаться. Чтобы не смеялись потом над ними в Нартвегре, что стояли насмерть за того, кого учат уму-разуму его собственные рабыни.
Харальд нахмурился, посмотрел на девчонку еще строже, чтобы покрепче запомнила урок. Бить ее, по правде говоря, не хотелось — все-таки красивая. Жалко такое лицо портить.
Добава вдруг задышала чаще и посмотрела на него странным взглядом. Потом потерла глаза, всхлипнула…
И Харальд с изумлением понял, что она смотрит на него с жалостью. Слезу при этом пуская.
Он стиснул челюсти так, что зубы клацнули. Подумал, темнея лицом под жалостливым взглядом своей рабыни — поболтали, и хватит. Вечер на дворе, день выдался пусть и не трудный, но тревожный. В баню, а потом спать.
Завтра, подумал Харальд мельком, может быть уже не до мытья. Вернутся те, кого он послал во Фрогсгард и Мейдехольм. И новости могут принести еще тревожнее, чем Снугги с Торвальдом.
Он двинулся к сундуку, где лежала чистая одежда. Взял смену для себя, потом, оглянувшись на Добаву, добавил еще одну рубаху. Содрал с кровати из-под мехового покрывала льняную холстину, сунул все это ей в руки…