Демид поднимается на крыльцо, и мне становится слишком тесно, даже несмотря на то, что о замкнутом пространстве и речи нет: пульс учащается, напрягается спина. Черт. Я надеялась, что с его появлением я, наоборот, выдохну от облегчения, вот только какого-то черта беспокойство лишь усиливается и в кровь выплескивается больше адреналина. В этом плане ни хрена не изменилось.
Я замечаю, что его взгляд опускается на ступени, падает на кучу ножей, которые я вытащила из дома. Затем Демид медленно возвращает внимание к моему лицу и что-то темное мелькает в его глазах.
— Почему ты на улице?
Его вопрос резкий и горячий. Это напоминает мне о наших перепалках… и поцелуях, которые остались в моей памяти, как великие битвы. Я проиграла каждую из них.
Прочистив горло, заставляю себя сосредоточиться.
— Эм-м… — тру пальцами лоб. — Там… Юрий Александрович подебоширил немного… вышла, чтобы не попасть под горячую руку, — натянуто улыбаюсь.
Демид кивает, и что-то снова мелькает в его взгляде. Что-то похожее на раздражение.
— А Макс где?
Пожимаю плечами, пытаясь контролировать дыхание.
— Не знаю. Попросил приехать меня.
Взгляд Демида становится тяжелым.
— Идиот, блядь, — ворчит он, качая головой. — Иди в машину.
Протягивает мне ключи.
— Но… Юрий Александрович порезался. Ему нужна помощь…
Демид делает шаг ко мне. Сокращает расстояние до предела, и я опускаю глаза на его влажную шею, на которой дергается кадык, а затем, почувствовав себя неловко, на плечи и грудь, которые промокли от дождя. Черт. Кажется… Звонить ему было ошибкой.
— Ярослава, — он берет меня за подбородок и приподнимает лицо. Я приоткрываю рот, выпуская шумный вздох. — Моему отцу не нужна твоя помощь. Иди и сядь в машину.
Демид говорит со мной как с пятилетним ребенком, но каким-то чудом я заставляю себя остаться невозмутимой. Ну почти. Я все же отбрасываю от себя его руку, ненавидя самодовольство и вольности, которые он себе позволяет, но еще больше — свою реакцию на это прикосновение, долбаную волну тепла под кожей.
Во мне вспыхивает защитный рефлекс и потребность вернуть себе самообладание. Единственный способ, который я знаю, — укусить в ответ.
Я позволяю этому теплу вскипеть и направляю его в раздражение.
— Вы, мужчины, все такие упертые бараны?
Мы смотрим друг на друга. Сердце колотится в груди, словно умалишенное. Я гонюсь за адреналином, который получаю от наших перепалок, как за кайфом. Вот почему я жду, когда его жесткий голос стеганет меня в ответ раскаленным хлыстом. И плевать, если это заденет меня больше, чем я рассчитываю…
— Не упертее женщин, которые суют нос туда, куда не следует.
Я прищуриваюсь, мое дыхание тяжелеет настолько, что я удивляюсь, почему оно не прекращается. Видимо, добро этот мудак не в силах оценить по заслугам. И если честно… я устала от мудаков.
— Достаточно просто сказать спасибо, — пылко выплевываю я. — Я, вообще-то, за твоим отцом присматривала. Уж извини, что сунула нос не в свое дело, потому что твой братец предпочел переложить это на меня!
Я толкаю Демида в грудь, убирая его с моего пути, и это получается только потому, что он оступается на лестнице, но я не успеваю попасть под прохладу дождя: в следующее мгновение меня буквально за шкирку возвращают обратно.
Я вздергиваю подбородок, ощущая поднимающийся жар по шее, но это ничто по сравнению с тем, что происходит в моей душе, когда я вижу, как дергается мускул на его лице.
— Я прошу тебя не создавать мне дополнительных проблем, — его голос тверд. И только это заставляет прикусить язык. — Благодаря тебе на вечер у меня уже есть развлечение, — он кивает на дом. — Я здесь из-за тебя. Не из-за него. Я приехал, потому что знаю последствия его пьянок. И тебе стоит задуматься, за кого ты выходишь замуж, раз этот идиот послал тебя сюда одну. А теперь возьми ключи и сядь в машину.