Клиэри начал так:
— Вот чего я добился за семь дней. Внешне все вроде бы складывается славненько, но совершенно лишено какого бы то ни было смысла. Это убийство иррационально — будто это дело рук маньячки. Да только у меня есть определенные доказательства, что она вовсе не такова: вы сами в этом убедитесь, когда все выслушаете. Итак, Митчелл умер от щепотки цианистого калия, подмешанного в стакан с араком…
— Да, я читал это в заключении эксперта.
— Вот расшифровка свидетельских показаний. Потом вы их можете прочитать. А суть я изложу по ходу разговора. Во-первых, в одном из его карманов я нашел корешок театрального билета. Я проверил билет и вот что выяснил: за два вечера до его смерти очень красивая рыжеволосая женщина появилась у кассы театра «Элджин» и сказала, что хочет купить целую ложу. Кассир спросил, на какой спектакль она хотела бы попасть, а та ответила, что это не имеет значения. Даме лишь хотелось быть уверенной, что ей достанется вся ложа, полностью. Это показалось необычным по двум причинам. Для большинства любителей театра важна дата: они берут самые лучшие места на особые спектакли, на определенное число. Во-вторых, количество мест в ложе тоже ее особенно не волновало: она не спросила, сколько ей дают — три, четыре или пять. Лишь бы заполучить ложу целиком. Кассир дал ей четыре места на ближайший вечер — как оказалось, на следующий. Естественно, этот эпизод ему запомнился.
Два билета так и не были использованы. Служители театра видели, как именно в этот вечер явился Митчелл, это — один билет. Женщина, которая оплатила ложу, тоже появилась там, но гораздо позже, уже после начала представления.
— Лишь один человек в состоянии неоспоримо свидетельствовать, что это была именно та женщина, которая купила все четыре билета, — перебил Уэнджер.
— Кассир. И именно его письменные показания лежат у вас под рукой. Заперев кассу на ночь, он наблюдал за спектаклем с лестницы балкона первого яруса: женщина прошла мимо — одна, и он сразу же узнал ее.
А сейчас мы подходим к наиболее важному моменту во всем этом деле. Я допросил капельдинера, ответственного за ложи. То, что он рассказывает, убеждает меня, что убийца и жертва были совершенно незнакомы друг с другом. Капельдинер запомнил, как усаживал эту леди, по нескольким причинам. У него меньше людей, чем в партере или на балконах, — это раз. Дама пришла необычно поздно — это два. Женщина поразительной красоты — и одна, что тоже показалось ему необычным, — это три.
Потому-то он внимательно, чтобы не сказать заинтересованно, наблюдал за ней, когда та заняла свое место. Ни мужчина, ни женщина не повернулись, чтобы поприветствовать друг друга. Они не заговорили и даже не кивнули друг другу. Капельдинер долго оставался неподалеку, чтобы удостовериться в этом. Благодаря опыту, накопленному за долгие годы работы в театре, он абсолютно убежден, что эти двое были совершенно незнакомы друг с другом.
И, по-моему, ставит все точки над «i» вот что. Будь они знакомы, Митчелл подождал бы ее внизу в фойе. Так поступил бы любой мужчина, даже самый настоящий мужлан.
И лишь в антракте капельдинер заметил, что они заговорили. Да и то робко и неуверенно, как люди, которые только-только завязывают знакомство.
Другими словами, эта встреча была подстроена.
— Если они были незнакомы, как же женщина переправила ему билет? Билеты покупала она, а Митчелл появился с одним из них.
— Анонимно, по почте. В одном из карманов я нашел и конверт. Билет был ярко-малиновый, а внутри конверта виден едва заметный розоватый след: кто-то потными руками — либо на почте, либо внизу за конторкой отеля, а может, и сам Митчелл — немножко увлажнил краску. Конверт тоже здесь.
После театра она как в воду канула. С тех пор у меня абсолютно ничего на нее нет. Никто не видел, как она входила в отель или вышла вечером, когда произошло убийство. Впрочем, это не так уж существенно, как может показаться, поскольку в задней части здания есть служебная лестница, которая выходит прямо в переулок — даже через вестибюль проходить не надо. Замок на задней двери защелкивается, ее нельзя открыть снаружи, но дверь можно оставить приоткрытой, чтобы, например, впустить кого-то. Эти предосторожности, вероятно, соблюдались по настоянию гостьи, поскольку она явно шла с намерением убить Митчелла. Ее видели еще один раз.
— Кто же?
— Девушка, с которой Митчелл водил компанию, официантка по имени Мейбелл Ходжис. Она появилась у дверей комнаты своего приятеля сразу же после его смерти. Время смерти установлено экспертизой. Когда она постучала в дверь, из комнаты вышла та самая женщина.
— И что же она сказала Ходжис?
— Призналась, что убила Митчелла, и посоветовала поскорее спуститься вниз, чтобы не оказаться замешанной в этом деле.
Уэнджер с сомнением почесал подбородок:
— Вы полагаете, этому заявлению можно верить?
— Думаю, что да. Описание примет этой женщины, которое дала Ходжис, ее внешности и одежды целиком и полностью совпадает с описанием, представленным мне служителями театра, так что, вы понимаете, она не могла все это выдумать. А это подводит нас к одному моменту, о котором я уже упоминал. Женщина эта вовсе не одержима маниакальной страстью к убийству: ведь ей представилась отличная возможность убрать эту девицу прямо там же. Впустить ее в комнату, только и всего — тело скрывала ширма. И времени у нее было много. А она взяла и заботливо предупредила девушку.
Вот и вся история. С одной стороны, материала более чем достаточно. Но где краеугольный камень? Его нет — нет никакого мотива.
— Никакого логически допустимого мотива нет, друг друга убийца и жертва не знали, а после нанесения удара женщина исчезает с молниеносной быстротой… Так-так… — подвел итог озадаченный Уэнджер. — В общем, шеф послал меня копнуть тут поглубже, и в одном я уверен: это дело наверняка соотносится с делом Блисса, они похожи как две капли воды.
Уборщица, отель «Елена», четвертый этаж:
— Прежде я никогда ее не видела, голову б дала на отсечение, что в нашем отеле она не живет. Видать, зашла к кому-то в гости. И просто идет себе по коридору. То было… э-э… недели за две до того, как то самое случилось-то. Остановилась и заглянула в комнату, а я там прибиралась. Я и говорю: «Да, мэм? Вы ищете мистера Митчелла?» А она: «Нет, но вот, говорит, я всегда считала, что много чего узнаешь о характере и привычках человека, если заглянешь в его комнату, ну, ту, в которой он живет». Уж так она вежливо и приятно говорила — слушать одно удовольствие. Глянула эта леди на фотографии девиц — он ими всю стену завесил — и говорит: «Вижу, нравится ему, чтоб женщины были… ну… как загадка. Да только, говорит, на них ни единого настоящего лица не видать. Все из кожи вон лезут, чтоб ему потрафить. И розы покусывают, и из-за веера глазками стреляют. Подари ему хоть одна из них свой обычный портрет, он бы его на стену, как пить дать, не повесил».
Вот и все. И, не успела я глазом моргнуть, как ее и след простыл. Ну а после уж я ее больше не видела.
Продавец, винный магазин «Глобус»:
— Да, помню, продавал эту бутылку. Такие напитки, как арак, — экзотика. Продаем не больше одной бутылки в год. Нет, попросила не она. Честно сказать, я наткнулся на эту бутылку на полке случайно, вот, думаю, неплохая возможность сбыть ее с рук, раз леди просит что-нибудь необычное и в то же время крепкое. Она сказала, что, мол, хочет преподнести ее другу, и чем экзотичней бутылка, тем больше шансов ему угодить. Водку и «живую воду» я ей уже показывал. Она решила взять арак. Призналась, что и сама его сроду не пробовала. Одно интересное замечание: уходя, она улыбнулась мне какой-то необыкновенной улыбкой и бросила: «Я замечаю, что стала делать много такого, чего никогда не делала прежде».