— Ты действительно такой бессмертный? — нахмурился Демон. — Мёртвый ты нам и даром не нужен. Подлечишься, тогда отдашь.
— И должен буду уже четыреста? Ну уж нет. Спасибо. Лучше сразу пулю в лоб, — он покосился в сторону Артура. — И только не от этого. Он какой-то псих.
Демон едва успел соскочить со стула.
Ох, не стоило называть Артура психом. Собственно, он и был им, то есть, как там говорится заумным языком? Имел склонность к резкому проявлению жестокости?
Демон отошёл к столу, стараясь не смотреть на зверства своего друга. Артуру порой действительно было необходимо на ком-то оторваться, но смотреть на это Демону никогда не нравилось. Демон предпочитал запугивать, а не чесать кулаки об кого бы то ни было. Тем более, что этого мальчишку ему было действительно жаль.
Что тут интересного? Деньги, недорогие часы, отдельно раскрытый кошелек, возле которого лежала кучка пластиковых карт. Вроде бы обычный джентльменский набор, но…
— Артур, остынь, — громко крикнул Демон, но друг его не услышал. — Артур, успокоился! Оставь его.
— Брат, ты чего? — тяжело дыша, ответил абхазец. — Мы же всегда так работаем. Я же знаю своё дело…
— Отойди от него, — ответил Демон голосом, не терпящим возражения.
Артур пожал плечами и отошел, освободив место для шефа.
Демон снова сел на стул и повернул к клиенту кошелек внутренней стороной.
— Жена или дочь?
Парень сплюнул кровь и снова попытался сосредоточиться. Но не на Демоне, а на кошельке.
— Дочь.
— Сколько ей?
— Вам-то какая разница?
— Сколько? — настойчиво повторил Демон.
— Десять. Месяцев.
— Значит так. Условия меняются. Долг реструктурирован. Вернёшь двести. В течение месяца. Не успеешь в этот раз, процент начнёт капать заново.
— Эй, брат, — Артур подошёл вплотную к шефу. — Мы не так работаем. Условия займа не меняются.
— Мы сделаем так, как сказал я, — прикрикнул Демон. — И это… не обсуждается.
— Брат, ты свихнулся…
— Я что сказал? — он встал и сделал шаг к Артуру. Пусть только он ещё что-нибудь скажет против — кулаки уже давно чешутся. В последнее время его зам слишком много дел проворачивал в одиночку, думая, что об этом никто не узнает.
Артур неохотно кивнул.
— Развяжи его, — взглядом указал на клиента.
— А если я не смогу вернуть вовремя? — подал голос бедолага. — Вы меня снова будете избивать?
Демон снова повернулся и пристально посмотрел на клиента.
— Есть у меня к тебе одно предложение, — Демон задумчиво произнёс. — Можешь отработать часть долга.
Артур попытался снова возмутиться, но снова встретил взгляд шефа, не суливший ничего хорошего.
Глава 8
— Доброе утро, уважаемые слушатели, — включилось радио на одном из болтливо-музыкальных каналов, которые Лиза любила слушать фоном для всего: для завтрака, для лёгкой утренней пробежки по беговой дорожке, вообще для любой ситуации. Особенно она любила слушать музыку, пока рисовала.
Рисовала Лиза чаще всего с натуры и пока что это были только пейзажи либо какие-нибудь нейтральные предметы, вроде кофейного столика с зонтиком над ним. Одной из своих самых удачных картин Лиза считала рассвет, который она рисовала, сидя у панорамного окна собственной квартиры. Получилось очень даже красиво. Даже шедеврально. Правда, руки всё никак не дойдут поставить картинку в рамку, но главное, что стоит она на видном месте.
Елизавета Смирнова вовсе не считала себя гениальной художницей. Она даже просто художницей не могла себя назвать. Просто иногда любила поставить чистый холст, взять в руки кисточку и усесться за мольберт. А ещё лучше — взять скетчбук, карандаш, и отправиться куда-нибудь в парк или в кафе. Зарисовки у неё всегда получались лучше всего.
Лиза вернулась в гостиную с полотенцем на голове и сразу же застыла перед наброском, который она попыталась вчера сделать по памяти.
Это был её первый портрет и он явно удался. С полотна на неё смотрел ещё не до конца сформированный образ Демьяна. Зачем Лиза сразу взялась за большое полотно и почему решила сделать его по пояс и именно в таком положении, она не могла сказать, но то, что уже было сформировано…
Лиза застыла, всматриваясь в этот взгляд. Это наверное единственное, что она очень хорошо запомнила. Разрез глаз и взгляд. Тяжелый и очень тоскливый.
Елизавета подошла к холсту и взяла карандаш. Пока она ещё что-то помнила, добавила ещё пару штрихов. Радио что-то продолжало говорить, но она уже не обращала на него внимание, полностью погрузившись в процесс.