Но не успела Варя вставить ключ в скважину, как кто-то позвонил в дверь. Девушка открыла.
— Никак не привыкну, что теперь сначала заходит твой живот, а затем ты, — засмеялась она, приветствуя Катю.
— Ну да, — кивнула она на живот, — выехал вперёд, наверное думает, что он лоджия. Мне тоже непривычно со своими нынешними габаритами.
Мирослава, как истинная девочка, застеснялась и теперь выглядывала из-за матери, игриво стреляя глазками в сторону Вадима. Тот помахал рукой своей маленькой подружке.
— Куда-то собираетесь?
— Егор давно звал в гости, но мы пойдём попозже. Проходи. Мирик, бери Вадима и бегите в детскую.
Снять верхнюю одежду и уличную обувь было для Катей целой миссией. Теперь, когда она стала больше едва ли не втрое, это было сложно. За счет того, что детей было двое, её живот на шестом месяце был гораздо больше, чем у других беременных, когда они уже собирались в роддом.
— Итак, — усадив подругу на диване в гостиной, Варя заинтересованно уставилась на неё. — Тебе есть что рассказать мне?
— Один из них, — Катя улыбнулась и ткнула указательным пальцем в живот, — мальчик.
— А второй?
— Не знаю. Прячется, не показывается. Но, наверное, тоже мальчик.
Повисла неловкая тишина, которая частенько повисла с тех пор, как все узнали, что Варя унаследовала не только пробивной характер Артема, но и его болезнь. Девушка распустила волосы из хвоста, чтобы спрятаться за их завесой от жалости во взгляде Кати, которую, как она ни старалась, подавить не могла. Да и показывать свою чрезмерную худобу тоже ни к чему.
Потеря веса тоже весьма расстраивала Варю. Она потеряла все свои формы и стала похожа на доску. Ей больше нечем было привлечь Баса, нечего ему показать. Но когда она рискнула заикнуться ему об этом, тот назвал её дурой и только молчаливо сгреб в охапку. Теперь он и вовсе не мог не касаться её хоть минуту, когда был рядом. А рядом он был почти всегда, окончательно переложив всю работу на Фила, Марка и его команду. Но никто не смел высказать ему и слова упрека, лишь молчаливо сочувствовали.
— Варя, — Катя накрыла её костлявую, холодную ладонь своей — живой и теплой, — как ты себя чувствуешь.
— Прекрасно, не думай об этом, — скороговоркой проговорила она и попыталась перевести тему: — Что ещё сказал тебе врач? Когда рожать.
— Скоро. Не отмахивайся. Влад сказал, что тебе не становится лучше…
— Брешет твой Влад.
— Тебе не лучше, — упрямо продолжала подруга, — так почему же ты отказалась от химиотерапии? Почему не позволяешь прокапать себя новыми лекарствами? Влад ждал их два месяца из Германии.
— Потому что он прав! — взорвалась Варя, противореча самой себе. — Мне не становится лучше, Катя, и уже никогда не станет! Вот здесь, — она указала на голову, — что-то сломалось, что-то, что не починить. Надо просто смириться и жить дальше!
— Неужели ты хочешь закончить как твой отец?! Быть может, у него был шанс на жизнь, но он не стал лечиться!
— Не было, Катя, у нас с ним нет такого шанса. И я понимаю его. Он не хотел провести последние минуты своей жизни в бездушных стенах больницы, и я не хочу. Я принимаю препараты, которые немного продлят мою жизнь, но нет в нашем мире таблетки от рака.
— Ладно, — тихо проговорила Катя, — не кричи, не нервничай. Я поняла тебя.
Больше они не поднимали эту тему и остаток времени провели за болтовней ни о чем. Через пару часов Катя позвала наигравшегося с Мирой Вадима и они ушли домой. Но Варя и Мира не пробыли в одиночестве долго. Буквально через полчаса в квартиру вломился Бас.
— Ну и холод на улице, — проговорил он, улыбаясь встречавшей его дочке.
— Что ты там принес? — удивилась Варя, видя, что муж что-то прячет за спиной и вдруг восторженно выдохнула. — Ром… Пионы…
— Ага. Держи.
Девушка обхватила руками букет и прильнула к нему в знак благодарности. Бас обнял её худое тело и горестно вздохнул: кажется, она стала ещё тоньше.
— В такое время… И не жалко тебе денег?
— Никакие деньги не станут дороже твоей радости. Деньги, на деле, ничего не стоят. Жаль, что я понял это так поздно… — он с трудом сглотнул.
Бас вспомнил, как вернулся домой, в Россию и как Варя ворвалась к нему в квартиру после их совместной ночи. Она кричала и едва не плакала. «Ты хоть что-нибудь ценишь?», — прокричала она и застыла в ожидании ответа. Только сейчас Рома понял, что она хотела услышать, что не пустое место для него. А он бездушно ответил, что деньги. Подумать только, деньги! Бездушные купюры.
«Ты хоть что-нибудь ценишь? «, — эхом звучало в ушах.
— Тебя, — пробормотал он, носом уткнувшись ей в макушку. — Я ценю тебя, родная.
— Что ты там бубнишь?
— Люблю тебя, говорю, очень. Знаешь, у меня есть ещё кое-что для тебя. Ты давно просила меня об этом, но я созрел только недавно. Закрой глаза.
Варя послушно опустила веки и, доверившись рукам Ромы, что вели её, переставляла ноги. Она слышала, как он что-то доставал из-за шторы и сгорала от любопытства.
— Открывай.
Она распахнула глаза и ахнула, едва не уронив цветы. Рома забрал их и поставил в вазу.
Варя, как завороженная, водила пальцами по холсту. Это был портрет Артема, нарисованный Роминой рукой — самая большая её мечта за последнее время. Артем был потрясающим на этом портрете, таким же, каким и на самом деле. Рома не уродовал его, не добавлял несовершенства или озлобленное выражение лица. Напротив, черты отца были мягкими, глаза лучились добротой, а губы растянуты в улыбке.
— Папа… — с любовью прошептала девушка сквозь слезы, выступившие на глазах. Но на лице играла улыбка.
— Тебе нравится? Если я что-то не учёл, я могу добавить.
— Нет, Рома, все… Прекрасно. Ром, — она кинулась ему на грудь и горячо зашептала: — Спасибо, спасибо, спасибо. Это очень много значит для меня. Спасибо.
— Есть ещё это, — он достал холст поменьше, на котором были изображены Варя и Артем. Это было срисовано с фотографии, что стояла на журнальном столике в гостиной.
Весь вечер она просидела возле портрета отца, вспоминая все, что было связано с ним.
— Он так сильно любил Мирославу, — едва слышно говорила она, опираясь на Рому. — Надеялся, что с ней сможет наверстать те детские годы, что пропустил со мной. Не успел, — она всхлипнула. — Называл её маленькой графиней за то, что любила поспать до обеда… Все её погремушки наизусть знал и никогда не давал мне поводов для беспокойства, если оставался наедине с Мирой.
Рома не сказал ни одного плохого слова об Артеме, хоть и не очень любил отца жены.
Варя чувствовала, что что-то изменилось в ней. Что-то стало хуже, но не сказала об этом Басу, за что и поплатилась. Проснувшись посреди ночи от жажды, она вышла на кухню за стаканом воды, но так и не дошла. Перед глазами все потемнело, а из носа фонтаном хлынула кровь. Дрожащей рукой Варя провела под носом, надеясь остановить её и сделала обратный шаг в сторону спальни, но ноги словно окаменели.
— Ром, — ей казалось, что она крикнула, но раздался лишь писк. Собрав весь воздух в легких, она из последних сил крикнула: — Рома!
— Варя? Варь! — его голос донесся как сквозь толщу воды. Он говорил что-то ещё, но этого Варя уже не слышала. Последнее, что она успела почувствовать — боль от удара об пол.
Егор как угорелый несся по коридору и едва не пропустил нужную ему палату, возле которой, спрятав лицо в ладонях, сидел Рома.
— Что случилось?! — заорал Егор на весь коридор и попытался вломиться в палату, но его не пустили.
— А? — Бас посмотрел на него пустыми глазами и выглядел так, будто его огрели пыльным мешком по голове.
Никогда в жизни ему не было так страшно, как в эту ночь. Даже когда Денис кидался на Варю с целью убить её — Бас не боялся так сильно. Он знал, что всегда сможет защитить её любой ценой. Был уверен, что Варе рядом с ним в безопасности и ей нечего бояться. Но теперь, когда смерть не спрашивала разрешения и от него ничего не зависело, Рома мог спать только наполовину. Все ночи он проводил в дремоте, прислушиваясь к её дыханию и согревая холодное тело. Варе всегда было холодно.