Прохладная жидкость стекает по горлу, опускается на дно пустого желудка, и меня постепенно начинает отпускать. Трясти перестаёт, чёрные точки перед глазами постепенно рассеиваются, и я, наконец, чётко вижу перед собой лицо Горского. В частности его глаза, впившиеся в моё лицо.
В этот момент в голове почему-то мелькает мысль, что и глаза у него тоже цвета моря. Как раз штормового… как и его одеколон… Боже, у меня от страха поехала крыша…
— И часто тебя так укачивает в машинах? — хмуро меня оглядывает.
— Постоянно, — тут же киваю.
Уж лучше пусть думает, что у меня слабый вестибулярный аппарат, чем считает сумасшедшей истеричкой. Я и сама в курсе, что панические атаки — это психическая проблема. А вот работодателю об этом знать не надо. Я и так чудом на эту работу устроилась. Не хватало ещё вылететь из-за подозрения в неадекватности.
— Понятно, — тянет медленно, продолжая смотреть мне в глаза. — Значит, надо тренировать твою вестибулярку.
Только сейчас до меня почему-то доходит, что Горский так и не убрал руки с моих коленей. Наверно, потому что как раз в этот момент, он начинает медленно вести по ним ладонями вниз и проталкивает большие пальцы под край моей юбки.
— Кирилл Сергеевич, а вы очень сильно хотите доехать до объекта? — спрашиваю как можно спокойнее.
— Странный вопрос, — усмехается, продолжая поглаживать мои колени под юбкой подушечками больших пальцев. — Ну, это моя работа. Так что да, хочу.
— Просто я пытаюсь понять, получится ли у вас это сделать без рук. Я конечно понимаю, что вы опытный гонщик и даже научились удерживать руль коленями. Но всё же, уверены ли вы, что осилите так всю трассу, — опускаю многозначительный взгляд на руки Горского, а потом снова смотрю в его ухмыляющееся лицо.
— Уделала, Елизавета Сергеевна, — усмехается. Ладони с моих ног тут же испаряются, и Горский встаёт с корточек. — Ты как, в себя пришла? Ехать можем?
Чёрт… в себя то я пришла. Только надолго ли? С ужасом думаю о том, что этот шумахер сейчас снова заведёт мотор и весь этот ужас начнётся по-новой…
— Мне… уже лучше. Кажется… — отвечаю уклончиво, прикусив губу.
— Ну вот и отлично. Тогда погнали.
«Погнали». Ну вот зачем он так сказал?! Моё сердце на это слово реагирует толчком адреналина в вены!
Однако, на моё счастье, оставшийся путь, который действительно оказывается недолгим, мужчина едет очень медленно. Даже ни разу никого не обогнав. Не скажу, что от этого поездка становится для меня комфортной. Всё равно очень страшно. Дышать трудно и голова кружится. Но, на медленной скорости хотя бы получается не терять рассудок. Хоть и с трудом.
В машине Горский больше не курит. Видимо, боится что от табачного дыма меня снова укачает…
Весь оставшийся день мы проводим на объектах. Успеваем объехать всего три, но на каждом из них задерживаемся подолгу. Горский надевает на мою голову каску, хотя сам мерами безопасности пренебрегает. Он и в машине, кстати, не пристёгивается. Совсем больной. Всё-таки у некоторых людей инстинкт самосохранения напрочь атрофирован.
Я везде следую за ним, как хвост, что в проклятой узкой юбке не так-то и просто. Записываю пометки под его диктовку. В общем-то пока что это всё, что он от меня требует.
По сути, для этого дела не нужно было тащить меня с собой. Можно было бы просто наговорить всё важное на диктофон, которым сейчас оснащён любой мобильный телефон. Но приказы начальства не обсуждаются. Мне в конце концов за это деньги платят.
Когда мы заканчиваем с третьим объектом, на улице становится уже совсем темно, и меня дико клонит в сон. Всё же нормально я не спала давно. Хорошо, что сегодня хотя бы не моя смена в баре. Я уже мысленно представляю, как дотащусь до дома, завалюсь в постель и тут же вырублюсь. Даже ужинать не буду. Хотя есть вообще-то хочется. Но спать — ещё больше. Правда я даже не в курсе, когда закончится мой рабочий день. Горский ведь сказал, что он не нормирован. А спросить я не решаюсь. Не хочу, чтобы он решил, что я лентяйка, которая торопится побыстрее закончить.
— Садись, Елизавета Алексеевна, чего ты плетёшься как черепаха? — сам открывает передо мной переднюю пассажирскую дверь.
— Просто мазоль туфлёй натёрла. Мне туда гравий со стройки попал.
— Не расстраивайся, Лизок, сейчас в машине снимешь свои лабутены китайского пошива и будет тебе счастье.
— Не называйте меня так, — передёргиваю плечами.
Залезаю в машину и падаю спиной на сидение. Я настолько сильно хочу спать, что даже страха в пути практически не испытываю. Возможно, потому что почти всю дорогу я дремлю. Но, надо отдать должное Горскому, едет он снова очень медленно.