Это была чудовищная смерть. И он полностью её заслуживал.
Впервые в своей короткой жизни я был по-настоящему счастлив. Я думал, что мои мучения кончены, что теперь настанет совсем другая жизнь, в которой никто не сможет заставить меня страдать.
Меня нашли позже. Чудовищно истощённого, нелюдимого, одетого чёрти во что. Не имеющего зачатков ни чтения, ни письма. Шарахающегося от любого громкого звука. И не умеющего плакать, только воющего, как побитый волчонок.
В детском доме было лучше, чем у дяди — справедливости ради. Но тоже не курорт. Я был красивым ребёнком, но не умел ни общаться, ни дружить. Воспитательницы сперва меня выделяли, вызывая волну ненависти от других детей. Потом, убедившись, что хорошенький мальчик — такой же зверёныш, стали относиться с той же смесью равнодушия и презрения, как и к другим.
Теперь, когда моими врагами были не взрослые, я начал защищать себя. Яростно и жёстко, давая понять, что со мной шутки плохи.
В четырнадцать я уже был отпетым отморозком. Во главе компании таких же, как я. Мы чувствовали себя хозяевами положения, кошмарили весь приют и «ставили на счётчик» других подростков, получая дополнительные порции еды, вещи и даже деньги, которые присылали некоторым пытавшиеся загладить вину родители. Власть кружила голову, но я никогда не забывал подкреплять её делом. Мы не только трясли дань с мальков, но и защищали тех, кто исправно платил. Нас боялись и уважали — и я не отделял одно от другого.
Таких, как я, обычно не забирают в приёмную семью. Бездетные пары приходят за ангельскими младенчиками или весёлыми здоровыми трёхлетками, с ясными глазами и без родителей-наркоманов в анамнезе. Чем старше ребёнок, тем меньше шансов, что его выберут. Мне было пятнадцать и я уже вымахал выше любой из воспитательниц, а на лице моём было отчётливо написано — держись подальше, целее будешь.
Я не сразу смирился с тем, что никогда никому не буду нужен. Что не встречу людей, которые будут любить меня просто потому, что я есть. Смотрел, как забирают других, приветливых и светлых, не успевших хлебнуть по полной — и ненавидел их. Зависть разрывала меня части. Я срывался на других, ухудшая свою репутацию ещё больше.
Но, несмотря на это, я всё же отправился в «новый дом». Состоятельная пара придирчиво выбирала среди старших подростков, что было достаточно необычно. Кому нужен дома травмированный неуправляемый подросток? Их волновали наши оценки, то, как мы выглядим, как соображаем — и только.
Они выбрали меня, заронив в душе надежду, что уж теперь-то всё будет иначе. Иллюзия рассеялась быстро. Дубовских, взявших меня под крыло, мало заботило, насколько я буду счастлив. Я был нужен им не как сын, не как человек, которому можно подарить толику любви и заботы. Я был для них функцией.
Своего рода сделка. Они мне — условия для жизни, лучшее образование, прекрасные стартовые условия. Я же взамен взваливал на себя роль их наследника, который обязан продолжить дело. Нет, Дубовские не мучали меня. Уж, во всяком случае, им не пришло бы в голову тушить об меня бычки. Но за те два года, что я прожил с ними, ни разу в их словах или глазах не было даже проблеска любви. Я был полезным ресурсом, который ценили и оберегали. Но не ради меня самого.
Они получили, что хотели. И вовремя — через два года оба сгорели, как свечки, подхватив в тропическом раю какую-то редкую лихорадку. Смерть будто шла за мной по пятам.
Я остался один на один со взрослой жизнью. Наследник не маленького состояния и бизнеса. Тогда мне казалось, что он работает, как часы. Спустя год я поменял это мнение, как и саму бизнес-модель, безжалостно вышвыривая всех, кто замедлял и усложнял работу. У меня появилась цель — забраться так высоко, чтобы никто и никогда не смог диктовать мне условия.
Говорят, что деньги — лучший афродизиак. Вкупе с моей внешностью они работали безотказно. Я полюбил секс, как развлечение, как любят алкогольные коктейли или сомнительные вещества. Эскортницы, модели и бесталанные, но красивые актриски были к моим услугам 24 на 7. Некоторые просто получали удовольствие, с такими всегда приятно иметь дело. Другие наивно рассчитывали на нечто большее — этих приходилось быстро осаживать. Мне нужны были их тела, их рабочие рты и налитые груди, упругие задницы. Но не более того. Слова любви вызывали только недоумение. Что это? Неужели они думают, что я поверю в их сказки? Я менял любовниц, даже не пытаясь запомнить их имена. Все эти Жанны-Дарьи-Марианны слились в одну безликую куклу из секс-шопа, которой можно как следует вставить. И меня это полностью устраивало.