— И ты думала, что я не замечу? — почему-то с улыбкой говорит он. Выглядит натужно, словно его ранили в лицо и улыбаться теперь больно.
— Думала, что так будет лучше.
— Кому?
Вспыхиваю я моментально, как тлеющий уголёк в банке с кислородом.
— Вот только не надо, — начинаю я, закатывая глаз от раздражения, неопределённо машу возле лица, — вот этого вот. Пока мы игнорируем существование друг друга, всем легко и хорошо.
— Не похоже, что тебе легко. Или хорошо.
В точку.
Я тяжело вздыхаю, понимая, что объяснить что-то словами не всегда возможно. Дубовский занимает слишком много места в пространстве, мне возле него воздуха не хватает. Он чуть склоняет голову набок — всегда так делает, когда подозревает, что ему врут, — разглядывает меня, как натуралист редкую, но кусачую зверушку, случайно забежавшую в дом. Изломанная линия шеи и плеч в полутьме кажется высеченной из камня.
И правда хочется укусить.
— Я тебе не враг, — говорит он наконец, опираясь на стену рукой.
— И не друг. — Я делаю шаг назад. — Чего ты вообще хочешь?
Слишком близко.
Ещё немного и я закричу.
Он смотрит так, что грудную клетку мне будто вспарывают. И уходит, ничего не сказав.
Я думаю об этом следующим утром, когда мы всем табором едем в аэропорт. На соседнем сидении возбуждённо подпрыгивает Лизка, радуясь, как нормальный человек, возможности понежиться на тёплом островном песочке под чистым небом.
Вместе со мной полетят набрякшие тучи и болота, на которых опять кто-то воет, Бэрримор, так что я просто пытаюсь не портить ей настроение.
С нами новый водитель и Арт, которого Лизка то и дело беззлобно дразнит, добиваясь хоть какой-то реакции. Максим едет в другой машине. В этом нет ничего необычного. Я откидываюсь на сидение, прикрываю глаза.
Осталось не так много.
Просто дотерпеть.
И выбросить его из головы навсегда, как странное, почти выдуманное, приключение.
— Снимите номер, — буркаю я, когда Лизаветта просовывает руку вперёд и щекочет бедного Арта.
Глава 30: Богатые тоже Пэ
В эти месяцы я узнаю много нового.
На яхту не пустят, если подошва не белая.
Торговые центры в Дубае похожи на город в городе.
Удовольствие от разбойного налёта на миланские бутики проходит так же быстро, как удовольствие от джелато за 4 евро.
Стесняться я перестала, трачу деньги с такой лёгкостью, словно они рождаются прямо в моём телефоне, минуя банковские системы и серые схемы.
Это похоже на запой или наркоманию.
Чем больше я поглощаю, тем больше мне нужно, чтобы достигнуть нужного эффекта.
Шёлк и лён, кожа и холодный металл, нефрит, сандал, золотая пыль — все материалы мира безмолвные свидетели того, как я разваливаюсь на части. Если закидывать вещи в дыру на месте сердца, на какое-то время помогает.
Как тут себя не презирать?
В приступе отвращения к себе я гуглю благотворительные фонды и пытаюсь направить этот поток в конструктивное русло с таким рвением, что потом имею неприятный разговор с Максимом. Меня отчитывают, как первоклассницу, тайком влезшую в папин кошелёк ради новых наклеек.
Мы часто бываем среди «бомонда», королей полусвета и просто странных людей, по щелчку судьбы вдруг оказавшихся владельцами состояний. Я ищу в сверкающих глазах отражение своей растерянности — и не нахожу. Их глаза как пуговицы, крепко пришитые к головам.
Столкновения с Германом происходят так часто, что можно перестать здороваться и прощаться.
Я подозревала, что он на чём-то сидит ещё до того, как услышала предложение попробовать. Эта вечная взвинченность, натужное веселье и цикличность настроения были громкими, как пароходная сирена. Но подозревать и получить прямое доказательство прямо в лоб — разные вещи.
Мне его жаль, потому что он не выберется.
Стоит рядом человек, живой, активный, смеётся, руками размахивает, как ветряная мельница, всё куда-то рвётся и на месте пять минут не усидит — а у тебя картинка сверху накладывается. Гроб и кладбище. И венок «от безутешных друзей».
Я отказываюсь от его щедрого предложения. Зря, что ли, в школе устрашающие плакаты рисовала? Вот так искусство спасает жизни.
Наверное, Герман просто прогуливал классные часы.
От Максима пахнет раскалённым песком и камнем, морским бризом, молодостью и уверенностью вожака стаи. Парфюм ложится сверху, бархатное покрывало на сундуке с сокровищами.
Когда мы возвращаемся из заграничных странствий, он кажется более уставшим, чем был до. Часто не спит по ночам. То и дело зачёсывает назад волосы, а потом смотрит на руку с лёгким недоумением — словно ожидает увидеть вылезшие пряди.