Она наклонила голову. Безразличная улыбка, застывшая на лице, не выражающая никаких эмоций, кроме обычной любезности.
— Ну что ж, убедившись, что вы здоровы, я не вижу больше никаких причин задерживаться здесь. — Он ударил сложенными перчатками по колену, готовый немедленно откланяться. — Я вернусь в Лондон.
На это заявление она также не отреагировала.
— Именно этого мы и ожидали. — Женский голос, который он узнал еще до того, как повернул голову. Елена Эстли смотрела на него с таким же прищуром, как несколько минут назад ее сын. Совершенно очевидно, что либеральным политиком в семье был Грегори; его антипатия была не так очевидна. — Скатертью дорога!
— Как пожелание это довольно любезно с вашей стороны, — сказал он, чувствуя, как его заполняет гнев.
Наверное, это презрение в глазах всех членов семьи Эстли заставило его подумать о самообороне.
— Не обольщайтесь! Просто чем скорее вы уедете, тем быстрее моя дочь оправится от вашего визита.
Он посмотрел через плечо на жену. Она улыбалась ему. Взгляд абсолютно безразличный, но, кажется, что-то было в нем? Проблеск какой-то эмоции, которую не так легко скрыть?
— Моя жена, — сказал он, глядя на Тессу, — кажется, вполне здорова, мадам. Я могу даже позволить себе сказать, что она выглядит совсем как прежде. Трудно предположить, что она пережила такое потрясение.
Легкое движение лица Тессы выдало ее еще сильнее. Выходит, он заставил ее разозлиться? Хорошо. Даже это было лучше, чем та ледяная апатия.
— Вам так кажется, Киттридж? Моя дочь едва не умерла.
Она думает, что он забыл вид Тессы в ту ночь? Кровь, залившую ее платье? Недели неподвижности? Он снова посмотрел на свою тешу.
— Правда, мадам? — Это была самая безопасная фраза, особенно если учесть, что ему хотелось наорать на нее.
Но ее темперамент был не менее пылкий, чем у него.
В лице Елены было не просто презрение. Это была ярость. Она была лишенным сострадания драконом в самый момент неотвратимого возмездия. Джеред даже подумал, что же помешало ей испепелить его пламенем?
Она подошла к дочери и сдернула халат с ее правого плеча. Его жена издала какой-то протестующий звук и попыталась вырвать ткань из рук матери. Елена намеревалась потрясти его? Ей это удалось.
— Вы сомневаетесь в этом?
Когда-то кожа Тессы была совершенной, такого светлого оттенка, что напоминала сливочный крем. Это была грудь, которую он ласкал и дразнил, плоть, которую он целовал. Рана располагалась на полпути к соску, уродливый красный шрам.
— А еще один такой шрам под грудью, Киттридж, где ее разрезал доктор. Он вдувал воздух в легкое, чтобы она могла жить. Вы и теперь считаете ее здоровой?
Надо было ему подстричь ногти — они так впились в его ладонь, что он ощутил резкую боль. Как же ему сейчас хотелось придушить его несносную тещу!
Он слегка поклонился и вышел из оранжереи.
— Теперь ты видишь, каков твой муж? — с возмущением произнесла Елена.
Тесса поправила халат и осторожно спустила ноги с оттоманки. Прошло шесть недель, но ей все еще было трудно двигаться. Конечно, не так, как в первые недели, но она так полностью и не освободилась от памяти о своем ранении.
А теперь об этом не забудет и Джеред.
— А чего вы ожидали от него, мама? Чтобы он упал на колени в рыданиях?
— Немного раскаяния ему бы не помешало.
— Джеред непричастен к моему ранению, мама. Это был несчастный случай.
— Тесса, что ты делала на церковном дворе? — Этот вопрос был задан ей в первый раз. Что скажет ее мать, если она поведает ей правду? «Убегала от Джереда. Убегала от моего брака».
— Это не имеет значения, мама, я не хочу об этом говорить. Не сейчас. Потом как-нибудь.
Елена вздохнула.
— Ты все еще любишь его, да?
Тесса с трудом улыбнулась. В последнее время стало невероятно трудно сохранять оптимизм.
— Я уже не уверена в этом. Мы любим кого-то потому, что он похож на нас, или потому что непохож? Я любила Джереда потому, что находила в нем то, чем можно восхищаться. Или только делала вид, что в нем что-то должно быть такое, что не оставит меня равнодушной. Или я просто была уверена, что моя любовь способна изменить его...
— Если ты выходила замуж, полагая, что сумеешь изменить его, Тесса, я бы еще тогда могла сказать тебе, что это бесполезно. Женщины пытаются делать это от времен Адама и Евы, и у них это никогда не получается.
— Но мы все еще верим, что это возможно. Значит, это только наша самонадеянность?
Смех матери удивил ее. До сего момента в этот день юмора в их разговоре не просматривалось.
— Боже мой, ты говоришь как Дидро. Он совсем не любил женщин. — Елена помедлила, глядя в потолок, как будто чтобы найти слова, написанные там. — «Непостижимые в своем притворстве, жестокие в своей мести, упорные в своей цели, беспринципные в выборе средств, оживленные глубокой и скрытой ненавистью к подчинению мужчины». — Она махнула рукой, как будто чтобы припомнить оставшиеся слова. — И что-то о вечном заговоре ради господства.