Его наследником теперь был его племянник — мысль, которая ему не особенно нравилась. Не то чтобы он имел что-то против него. Тот, без сомнения, был идеальным ребенком, красивым, здоровым, учитывая наследственность Мэндевиллов. Но он, Джеред, сам еще довольно молод, и нет никаких причин, почему они с женой не могли бы обеспечить герцогству наследника без особых усилий с их стороны.
Тот факт, что она фактически не хотела его знать, создавал неприятную ситуацию, которую следовало изменить. После нескольких недель, проведенных в одиночестве, она будет понимать его лучше, К тому же ему теперь стало ясно, как обращаться с ней. Теперь они заживут счастливо, и всю эту чепуху о добре и зле можно будет просто отбросить как философскую трескотню.
Жизнь, как он считал, всегда можно начать сначала. С чистого листа.
Дверь ее гостиной Джеред нашел без особых проблем. Если нужно, он мог бы передвигаться по Киттридж-Хаусу с завязанными глазами. На самом деле он и проделывал это много раз, когда они со Сьюзи и детьми слуг играли в дождливые дни. Странно, он мог вспомнить много ребят, которые впоследствии выросли и остались в Киттридж-Хаусе. Взрослые мужчины и женщины, занявшие места своих родителей. Некоторые отсутствовали по вполне уважительным причинам: юноши ушли на войну, девушки вышли замуж и родили детей. Его мать была великодушной хозяйкой, брала на работу женщин с детьми, иногда принимала целые семьи. Продолжается ли это сейчас? Как странно, что он не знал.
В спальне было темно, но его жена не спала. Она сидела неподвижно в центре большой кровати, повернувшись лицом к двери.
— Здравствуйте, Джеред.
— Тесса, у вас что, кошачьи глаза?
— Только в полнолуние.
Он улыбнулся: молодец Тесса — сохраняет оптимизм, даже шутит.
— Вы хорошо себя чувствуете?
— Вы уже много раз спрашивали меня об этом с тех пор, как мы поженились.
— Это легко понять. Меня волнует здоровье супруги. Вы уже оправились от ран?
— Меня считают образцовой пациенткой. Киттридж-Хаус целительно действует на меня.
— Никаких обмороков, озноба?
— Я вполне здорова, Джеред, но вы же пробрались посреди ночи в мою комнату не для того, чтобы спросить об этом? Было бы достаточно и записки.
— Возможно, — сказал он, ощущая, как улучшается его настроение. — И дело в том, что я собираюсь вас похитить. Очень сожалею, моя дорогая, но это совершенно необходимо. — Он стянул с кровати стеганое одеяло и укутал ее.
— Вы серьезно?
— Да, и я должен поблагодарить вас за ваше хладнокровие. Я вообще-то подготовился к тому, что вы будете возражать.
— Как? Вы прихватили кляп, чтобы заткнуть мне рот?
— Глупышка, — сказал он с улыбкой, — я собирался зацеловать вас до бесчувствия.
— О!
Он завернул ее в одеяло и спокойно вынес из комнаты.
Эта афера была осуществлена с удивительной легкостью. Джеред мысленно отметил для себя: необходимо сделать выговор дворецкому за то, что тот не прячет хотя бы столовое серебро. Если вор мог так просто войти в его дом, удивительно, что его до сих пор не обчистили до нитки.
Жаровня в карете уже давно остыла. Одеяла, которые он взял с собой, были почти такими же холодными, если не считать мехового, которым он укутал Тессу.
— Надо было мне подумать о том, чтобы захватить ваш плащ, но, боюсь, я не слишком хорошо все продумал.
— Несомненно, это не включено в учебник по похищению людей, — сухо заметила она.
— Поверьте мне, если бы таковой существовал, Чалмерс прочитал бы его от корки до корки.
— Он тоже в этом замешан?
— Он прячется как трус у кучера. Боится предстать перед вами, я так думаю.
— Что вы делаете, Джеред?
Она говорила не о его попытках согреть ее руки и не о том, что он заткнул одеяло в угол кареты, где сильно дуло.
— Я хочу быть с вами, Тесса. Не в Лондоне. Не с вашими родителями, наблюдающими за мной каждую секунду. Вспомните, у нас же так и не было свадебного путешествия. Вы сделаете мне такое одолжение?
— Что у вас на уме? Вы жалеете меня? Сочувствуете? Или просто вас мучает совесть?
— Все эти понятия очень абстрактны, Тесса. Жалость, сочувствие... Таких слов нет в моем лексиконе. А что до моей совести, я и сам не знаю, есть ли она у меня.
Он подоткнул одеяло, желая, чтобы ночь не была такой холодной, чтобы гостиница оказалась не так далеко. Не дай Бог, она заболеет.
— Дайте мне несколько недель, это все, о чем я прошу.
— Джеред, я не собираюсь причинять вам боль. Но хочу, чтобы вы меня поняли. — Она поднесла руку к его холодной щеке. — Не надо никакого свадебного путешествия. Я хочу домой.