Женя заехал ко мне за два часа до концерта. Я придирчиво оценила его вид: светлый льняной пиджачок, синяя рубашка и черные джинсы. Ещё бы галстук одел для полноты картины.
— Ну куда ты так вырядился! Ты будешь выглядеть как белая ворона, особенно в компании со мной.
Его наряд не сочетался с моими рваными джинсами, черной майкой и кожанкой. Мы смотрелись, как люди из разных миров, встретившиеся случайно.
— Я дам тебе свою черную футболку, она безразмерная и тебе подойдет.
— Ну зачем, Тома! — взмолился Женя.
— И не спорь. Я же напялила в оперу то идиотское платье, которое ты выбрал.
Женя закатил глаза, но переоделся.
Когда мы вошли в концертный зал, он силился понять, зачем я тащу его в проход между рядами, распихивая всех по пути, когда у нас нормальные места. И вообще стоять в проходе по его мнению, которое он раз сто успел выразить, глупо и неприлично. Во время концерта он стоял столбом, скривив губы и косясь на толпу беснующихся, скачущих фанатов, к которым, к его сожалению, относилась и я.
Когда после концерта мы вышли на ступеньки Дворца культуры, меня окликнул высокий темноволосый парень, и я радостно помахала в ответ.
— Я не обознался, — удивился Женя, — это прокурор округа?
— Да, это Игнат Борисович. А ты что думал, что на такие концерты ходят лишь бунтари-малолетки и маргиналы? А успешные люди должны скучать в опере, подавляя зевки? Мы такие же как и вы, геи, сливаемся с толпой и не афишируем свои пристрастия, за малым исключением. Если рок заразил тебя однажды, то это неизлечимо, и твой социальный статус не имеет значения.
Домой мне идти не хотелось, я испытывала эмоциональный подъем, и я настояла на том, чтобы Женино рабство продолжилось. Я упросила его прогуляться со мной по набережной. Через месяц начнется сезон, и спокойная прогулка будет невозможна, так как город заполнят толпы отдыхающих. По пути мы зашли в кафе, и я взяла две бутылки пива, сразу же одну вручив Жене. Мы шли по пустынной набережной, пили пиво, я горланила песни, а Женя морщился.
— Что-то не так? — не выдержав, спросила я.
— Том, у меня абсолютный музыкальный слух, и я слышу все те места, где ты лажаешь. И их немало, поверь мне.
— Зачем же тогда ты просил меня петь почти каждый вечер, когда оставался у меня? — его слова меня обидели.
— Я просил сыграть. Играешь ты, действительно, очень круто. А вот пела ты исключительно по своей инициативе.
— Ну знаешь ли! — возмутилась я. — Неужели ты не видел, как в караоке воспринимают моё пение? Люди не хотят меня отпускать, требуют на бис, визжат. Они притворяются?
— Том, они далеки от мира музыки. А мужики визжали бы, даже если б ты блеяла как овечка, просто от твоего внешнего вида.
— Ну спой ты, как надо. А я поучусь у настоящего профессионала, — недобро заметила я.
— Том, нет.
— Ну да, обосрать всегда легче! Вот так чаще всего и бывает: критики оказываются на поверку самыми настоящими пустышками. Что и требовалось доказать, — подвела итог я.
— Ну ладно, — Женя сдался и запел одну из песен, звучавших сегодня на концерте.
Лучше б он этого не делал. У него был отвратительный голос, переходящий в фальцет. Я заливисто захохотала, а Женя обиженно замолчал.
— Как по мне, так лучше не иметь абсолютного слуха, но иметь нормальный голос. Спел бы ты так в клубе — тебя закидали бы тухлыми помидорами! Пойдем лучше к морю.
Женя надулся, но послушно поплёлся за мной.
Увидев, как я перемахнула через парапет, он вздохнул:
— Ну почему нельзя как нормальные люди?
— Я ненормальная, и так быстрее.
Женя перепрыгнул через ограждение, и снова на его лице отобразилось недовольство:
— Зачем ты сняла обувь? Холодно же. Заболеешь.
— А мне нравится чувствовать ступнями холод. И когда больно идти по камням, тоже нравится. Разве жить не означает чувствовать?
Мы сели у самой кромки моря, ночью казавшегося абсолютно чёрным. Я набрала в ладонь гальку и стала кидать в воду.
— Жень, а как у тебя всё произошло впервые с Сашей? — я сама от себя не ожидала, что задам такой вопрос. Но мне показалось, что ужаснее Жениного пения я уже ничего сегодня не смогу услышать. Да и Женя навряд ли захочет рассказать подробности своей интимной жизни.
Он посмотрел на меня испытующе:
— Ты, правда, хочешь это знать? Зачем тебе это?
— Просто. Интересно.
— Ну ладно. Мы с ним учились на одном курсе. Он был весёлым и острым на язык, от него были без ума все девчонки нашего курса. Мы сдружились. Он жил на квартире, которую снимали для него родители. Сам он из небольшого городка в паре сотен километров от нашего, а, значит, здесь он был предоставлен полностью сам себе, никакого контроля. Я часто бывал у него в гостях. Мне нравилось, что у него я мог чувствовать себя полностью свободным, не то что дома.
— Так он тоже юрист? Где он работает?
— Он решил, что юриспруденция — это грязь, и устроился менеджером в фирму, занимающуюся производством строительных материалов.
— И что дальше было? — я испугалась, что он переведёт разговор на другую тему. Сашина судьба меня не особо волновала.
— Дальше… Как-то я был у него в гостях. Мы готовились к экзаменам, валялись вдвоём на его кровати с конспектами в руках, шутили. Мне показалось, что он слишком близко ко мне придвинулся. Я отпихнул его так, что он свалился с кровати. Он разозлился, запрыгнул как кошка на меня с явным намерением придушить, но вместо этого поцеловал. Я был в шоке от происходящего, но еще больше я был шокирован от того, что почувствовал сильное возбуждение.
— То есть ты выбрал себе любимого членом? Или даже член выбрал тебе любимого.
— Можно и так сказать, — как-то печально улыбнулся Женя.
— Он был твоим первым парнем?
— Единственным.
— А ты у него?
— Не первый и не единственный. Я спрашивал у него, с кем он был до меня, но он мне говорил, что это не имеет никакого значения, потому что я лучшее в его жизни. Теперь ты рассказывай, — посмотрел на меня с улыбкой Женя.
— О чём? — да, действительно, о чём я думала, когда задавала ему такие вопросы?
— О том. О первом парне.
- Ну… Всё было так же, как у тебя. Мы были у него, пили пиво, он поцеловал меня, потом раздел, потом…
— Потом одел? Не хочешь — не говори. Просто нечестно требовать от человека откровенности, а самой ничего не рассказывать.
— Я ничего от тебя не требовала. Просто задала вопрос, а ты ответил. Я же тоже ответила тебе.
— Сколько тебе было лет?
— М-м-м… Семнадцать, нет, восемнадцать…
— Ты не запомнила, сколько тебе было лет, когда ты потеряла невинность?
— Да почему я должна запоминать такие мелочи! И к чему вообще эти вопросы?
— А как его звали? — не унимался Женя. Как, как? Как придумаю, так и звали.
— Витя.
— А фамилия?
— Нафига тебе вся эта информация? Ты компромат на меня собираешь?
— Мне, как и тебе, просто интересно. Что трудно ответить?
— Ну, Николаев.
— А как этот Виталик был в постели? Тебе понравилось?
— Да какая разница? Понравилось, не понравилось! Было и было. Как у всех бывает!
— У всех, но не у тебя! — засмеялся Женя. — И как этот Виталик поживает? Его секс с тобой не убил?
— Нормально поживает. Я же не самка богомола.
— Нет, ты не самка богомола. Ты лгунья. Передавай привет несуществующему Виталику, который сначала был Витей.
Да, в шпионы бы меня не взяли! Какой прокол!
— Том, ничего в этом нет плохого.
— Не очень утешительно звучит из уст гея, — проворчала я.
— Ты хоть и злая, но чем-то похожа на мою маму. Вот если бы ты не курила, не пила, не материлась, умела готовить, была бы более тактична с людьми и…
— И если бы все мои пороки стали бы вдруг добродетелями, я бы была её точной копией. Я поняла суть твоей мысли.
— Она так часто спрашивает о тебе, — весьма предсказуемо, если сын неделями торчит у какой-то бабы.