— Грибы ищут, — похабно ухмыльнувшись, произнес «Глебушка», а старый композитор покачал головой.
Когда раки были съедены, несмотря на их нескромное количество, народу потребовались развлечения.
— Давайте, потанцуем, — неожиданно предложила Софья Николаевна.
Я надеялась, что ей сейчас мягко намекнут, что темно, время позднее, танцевать негде, не по газону же скакать, но к моему удивлению Алексей Викторович её поддержал.
— Жень, а ну слётай в дом, принеси музыкальный центр в беседку и захвати заводное что-нибудь и любимый мамин диск с медляками, — потом он встал и обратился ко всем присутствующим. — Ну что, в беседку? Там вокруг газон ровный, чай ноги не повыламываем. А костер оставим, я потом затушу.
Памятуя о том, как несколько раз чуть не убилась по пути к костру, я подумала, что Алексей Викторович слишком высокого мнения о своем газоне. Все поднялись и дружной гудящей толпой отправились к беседке. Вот дурость — плясать ночью пьяными на траве, но ничего не поделаешь.
Так как у меня фонарик был только на телефоне, Алексей Викторович предложил присоединиться к нему и Татьяне Николаевне. Вскоре мы добрались до беседки, Алексей Викторович по-хозяйски включил освещение внутри нее и наружные фонари. Женя принес музыкальный центр и диски. Алексей Викторович поставил диск с заводными, как он выразился, мелодиями, и тут начались дикие пьяные пляски. Даже старичок-композитор выписывал своими конечностями немыслимые кренделя. Я прижалась к Жене, боясь, что меня втянут в эту вакханалию. Женя обнял меня и понимающе улыбнулся. Ему тоже не хотелось прыгать под далеко не клубную музыку.
Наконец все напрыгались и решили поставить диск с подборкой медленных песен. Вот тут уже мне не удалось отвертеться и пришлось танцевать сначала с Женей, потом с Алексеем Викторовичем. А затем и с упитанным «Глебушкой», который хотя и держал свой корпус от меня на расстоянии, но из-за своих габаритов терся об меня своим выступающим животом. Вернувшиеся Ник и Варенька сидели на лавке у стола и о чем-то разговаривали, но стоило только мне присесть, как ко мне подскочил Ник, оборвав беседу с Варенькой на полуслове.
— Потанцуем? — спросил он, протягивая мне руку.
— Нет, Ник, я устала, я и так танцевала три танца подряд.
— Ну что ж, — хитро улыбнулся Ник, — к тебе направляется Лаврентий Витальевич, от него ты так просто не отвертишься. А у него есть один грех — он очень любит целовать дамам руки. Он заслюнявит тебя до смерти.
Последние слова Ник сказал очень тихо, так, чтобы только я могла расслышать их. Заметив боковым зрением приближающегося композитора, я буквально схватила Ника за руку, пробормотав:
— Уговорил.
Композитор разочаровался, что у него из-под носа увели потенциальную партнершу, но быстро сориентировался и чуть ли не силой вытянул Вареньку на импровизированный танцпол.
— Поблагодарить не хочешь? — спросил Ник, заметив, с каким ужасом я смотрю на то, как композитор совсем не по-отечески прижимает к себе бедную Вареньку. — Несмотря на всю твою неприязнь ко мне, думаю, что я гораздо лучший вариант чем Лаврентий Витальевич.
— Спасибо, я тебе очень благодарна, — сухо ответила я, пытаясь отодвинуться от него, как можно дальше, — но все же ты не мог бы хоть немного сохранять дистанцию?
— Нет, танцы на пионерском расстоянии меня не прельщают, — тихо, возле самого уха, прошептал Ник, притянув меня ближе, и от его дыхания по моей шее поползли мурашки.
Кто только из моих несостоявшихся любовников не дышал мне в шею и старательно не слюнявил ее, но ничего кроме ощущения щекотки или отвращения я не чувствовала. Мое глупое тело слишком чутко реагировало на его прикосновения, слишком предательски. Его рука на моей спине, казалось, прожигала кожу даже сквозь тонкую ткань ветровки и рубашки. Мои пальцы подрагивали в его руке, и это меня жутко раздражало. Я вдруг подумала, что не прошло и получаса, как эти же руки ласкали Вареньку, мое воображение тут же услужливо нарисовало картину, где именно они были и что трогали. Навряд ли Ник потом их вымыл, скорее просто протер первым, что под руку попалось. Я невольно поморщилась, борясь с чувством тошноты, зато все былое наваждение как рукой сняло. Ник, заметив мое выражение лица, лишь покачал головой.
— Ты можешь поднять руку чуть выше, — проворчала я, заметив, что его ладонь сместилась ниже линии, которую я отметила как допустимую.
Ник улыбнулся, и его рука скользнула вверх.
— Только потому, что боюсь, что ты легким ударом ноги выбьешь мне челюсть. Если судить по тому, что говорят о тебе мои родные, то для тебя нет ничего невозможного.
— Нет, я так не сделаю, — с улыбкой форменного злодея ответила я. — Я просто силой мысли вскрою тебе череп.
Ник рассмеялся:
— Тогда ты станешь убийцей. Мои родственнички погорюют для приличия, но в глубине души будут рады, что ты избавила их от меня.
Я только сейчас заметила, что мелодия звучала совсем другая, не та, под которую мы начинали танцевать. К нам уже приближался Женя, яростно размахивая руками.
— Ник, там тебя Варенька заждалась. Некрасиво оставлять свою девушку в одиночестве, танцуя с чужой, — в голосе Жени сквозила откровенная злоба.
Ник с сожалением, по крайней мере, мне так показалось, отстранился от меня:
— Варенька — не моя девушка, вот ты начинаешь вести себя так, будто Тома действительно твоя. Интересно.
Женя сгреб меня в охапку и почти грубо сказал:
— Пойдем отсюда.
— Куда?
— Домой. Хватит с тебя на сегодня впечатлений, — он махнул рукой родителям, жестом сообщая, что мы уходим, и мы побрели к дому.
Когда мы поднялись в его комнату, Женя сразу принялся нервно расхаживать из угла в угол, ворча словно злобная старуха:
— Ник, Ник, везде этот Ник! Тебе не кажется, что ты проявляешь слишком большой интерес к нему? Он все время вьется возле тебя, а ты и рада.
— Позволь уточнить, ты считаешь, что я запала на Ника. И тебя это не устраивает из-за того, что ты недолюбливаешь своего брата или тебе не нравится то, что хоть кто-то оказался в моем вкусе?
— Дурной у тебя вкус, если тебе нравятся такие как Ник. Нужно вести себя достойнее.
— Вот только не надо мне читать нотаций. Если не хочешь, чтобы я напомнила тебе о твоих отношениях.
— Это разные вещи, не сравнивай, — огрызнулся Женя.
— Ага-ага. Жень, я не хочу с тобой ссориться. Я пойду к себе и постараюсь сделать вид, что я ничего этого не слышала.
С этими словами, не дожидаясь ответа, я вышла из Жениной комнаты и пошла к себе. Сняв куртку, я легла на кровать, не переодеваясь. За стенкой слышалось Женино бормотание и глухие удары.
— Твою мать, какой же ты придурок. Головой ещё побейся, — сказала я в пустоту.
Попялившись в стенку, я все же уснула, но меня разбудили громкие рыдания и возмущенные причитания за соседней стеной. Я взяла с тумбочки телефон и посмотрела на экран: без двадцати два. Слов я не различала все сливалось в вопли на два голоса, под которые пытаться уснуть снова было просто невозможно. Я накрыла голову подушкой, зажав уши, но это не помогло. Вот уж рыжее семейство: ни днем, ни ночью от них покоя нет!
Отбросив подушку в стену, я села в кровати, раздумывая, куда можно податься, чтоб не слышать эти крики. К Жене идти не хотелось после его выходки, и я решила выпить чаю на кухне. Два часа ночи — самое время чаевничать, подумала я с сарказмом.
Медленно спустившись по ступенькам и стараясь не шуметь, я проскользнула на кухню. Включив свет, я с удивлением отметила, что кухня была все в таком же идеальном состоянии, в каком я ее видела днем. Нигде не было ни грязной посуды, ни забытых остатков пищи. Бедная Галя, представить страшно, сколько ей пришлось сегодня потрудиться! Я окинула взглядом поверхность рабочей зоны, но чайника нигде не было. Один за другим, я стала открывать шкафы, нашла большую кружку, но чайник ни электрический, ни самый обычный мне так и не попался. Открыв одну из дверок, я увидела початую бутылку хорошего французского коньяка. К черту чай! Не испытывая ни малейших угрызений совести, я налила коньяк в кружку, наполнив ее почти до краев, закрыла бутылку и поставила ее на место.