– Я не пришел сюда болтать, я пришел трахаться. Закрой рот и откроешь его
тогда, когда я разрешу.
Приказной тон, полная уверенность в своем превосходстве. Подавляющая, жесткая. Он явно привык, что ему все подчиняются, а кто не подчиняется, он
подчиняет сам. Да так, что кости хрустят. Протянул лапищу и с треском без
усилий порвал кружевной лифчик. Я тут же закрыла грудь руками, но он силой
сдавил запястья и опустил мои руки по швам. Несколько секунд смотрел мне в
глаза своими страшными раскосыми азиатскими глазами, потом опустил взгляд на
мою грудь, и я дернулась всем телом. На меня никто и никогда не смотрел без
одежды, от стыда и от ужаса хотелось кричать, и я дернулась еще раз, пытаясь
освободиться. Хан поднял голову, и у меня дух захватило от этого жуткого
похотливого блеска в его глазах. Там жила тьма. Кромешная и беспросветная
бездна. У человека не может быть такого взгляда.
– Будешь сопротивляться — я тебя разорву, поняла?
Кивнула и застыла, глядя на него, как кролик на удава, понимая, что чуда не
случится, никто не спасет меня. Это все происходит на самом деле. И его слова
не были просто угрозой. Скорее, констатацией факта. Он был огромен и мог
разорвать меня так же легко, как и мой халатик. Этими ручищами с
выступающими жгутами вен и перекатывающимися, вздувающимися мышцами
под черной чешуей татуировки. Чтобы не смотреть ему в глаза, я смотрела на
этот рисунок – черный тигр с оскаленной пастью и обнаженными в ударе когтями.
Страшный, как и его обладатель. Похож, скорее, на машину смерти. А не на
человека. Тело спортсмена и качка, все мышцы как живые двигаются под кожей.
Он или не вылезал из спортзала или… серьезно занимался спортом, жил им. Если
бы я увидела его при других обстоятельствах, я бы восхитилась этой красотой, но
не сейчас… сейчас эта сила говорила только об одном – он меня раздавит, размажет и мокрого места не останется. И страшно представить, скольких он уже
раздавил. Может, это из-за той розы. Какой же дурой я была, что раздавила ее.
Такие люди не терпят обид и оскорблений.
Этот Хан что-то сделал с Павликом… иначе не зашел бы ко мне с этим
ключом. Павлик не мог меня проиграть – этот жуткий человек лжет. Я надеялась, что кто-то узнает обо всем и в номер ворвется охрана отеля. Я все еще верила, что меня кто-то спасет.
Тяжело дыша, смотрела на татуировку, не двигаясь, замерев, сжавшись всем
телом. Мускусный запах от его близости усилился, как и жар, исходящий от
смуглой кожи. Услышала треск собственных трусиков и тихо всхлипнула. Едва он
оставил мои руки, как я молниеносно закрыла грудь и пах.
– Убрала! Ты делаешь только то, что я скажу! Поняла?
Нет, я не понимала. Я ничего совершенно не понимала. Я впала в состояние
шока и до безумия боялась насилия и боли. Настолько боялась, что от
отвращения, страха и унижения меня тошнило и лихорадило. Взял меня за
подбородок и заставил посмотреть себе в глаза, но лучше бы я смотрела куда
угодно, но только не в них. Они были для меня самым страшным в нем:
– Сегодня ночью я буду тебя иметь, Птичка. Хочешь ты этого или нет. У тебя
есть выбор: или делать, как я скажу, и все будет хорошо, или злить меня, и все
будет плохо и очень больно. С последствиями. Понимаешь меня? Я, кажется, по-
русски говорю.
Он говорил вкрадчиво и с акцентом. Слова звучат правильно, но гласные
более растянутые и твердые. Кивнула и снова опустила взгляд на татуировку.
Лучше смотреть на тигра. Тогда страх становится абстрактней.
– Я люблю, когда мне в глаза смотрят.
Посмотрела в глаза, изо всех сил стараясь сдержаться и не расплакаться. Его
лапа легла мне на грудь, и у меня от стыда подогнулись колени. Я смотрела ему в
глаза с мольбой и уже зарождающейся ненавистью от понимания, что все это не
шутка и этот человек собирается сделать то, что сказал. Ущипнул за сосок, подержал грудь в ладони. Не ласково, не нежно, а как-то потребительски, словно
ощупывая товар, на который совершенно наплевать.
– Я… я нечаянно уронила ту розу.
– Я редко делаю подарки, Птичка, и очень не люблю, когда их не ценят. И
хватит ломаться. Мне начинает надоедать.
Скользнул грубой шершавой ладонью по животу вниз к моим скрещенным
ногам, заставив сжать их и судорожно всхлипнуть.
– Ноги раздвинь.
А я не могла этого сделать, физически не могла. Слышала его, понимала, но