И вот, в один день, над островом сгустились мрачные тучи. С неба вместе с громом донеслось только одно слово: «Наказание…», а после стихии обрушились на обреченный отрезок земли. Суша рвалась на части, огонь лился с небес, волны штурмовали берег, шквальный ветер сносил дома и деревья со своих мест. Кто это сделал, Боги или какие-то могущественные маги, так и осталось неизвестным. Остров оказался частично погруженным в океан, город-порт разрушенным, а все население уничтоженным. Только Каране удалось спастись. В последние мгновения она совершила обряд Пути и превратилась в статую из черного мрамора. Жизни смелого молодого воина и прекрасной невинной девушки, умерщвленных на алтаре, стали залогом спасения колдуньи. Она надеялась когда-нибудь в будущем обратить Путь назад, чтобы вновь возродиться в мире живых. И Тэрон знал, что цену обряда суждено заплатить Ламинии и ему самому.
Познание давно минувших событий прочно завладело сознанием фарсунианца. Все было так, как говорила дочь Ефроста: Тэрон узнал и постиг прошлое, принял настоящее как должное, и не было в этом мире силы, что заставила бы его воспротивиться будущему. Он был готов открыть темницу.
Ламиния взяла его за руку и они встали перед статуей. Зеленоглазый только позволил себе обернуться через плечо и посмотреть на товарищей. Врил отчаянно пытался вырваться из лап застывших мертвецов, Хонебу все еще лежал без сознания, а Сигер безумным взглядом уставился на изваяние Караны, царапая ногтями пол баркаса. Фарсунианцу показалось, что в глазах кормчего что-то мелькнуло, какое-то прояснение рассудка, но это было уже неважно. Он отвернулся, так как Путь ждал его.
Статуя стала излучать ядовито-красный свет, окрасив помещение в кровавые тона. Сладкое полузабытье навалилось на Тэрона и Ламинию. Жизненные силы тонкими струйками потекли из их молодых тел. Однако струились они не вниз, но вперед, впитываясь вглубь мрамора. С каждым мгновением грань между жизнью и смертью отодвигалась от фарсунианца все дальше и дальше, но внезапно, сквозь почти закрытые веки, Тэрон уловил мелькнувшую слева тень. Раздался грохот и треск, который через короткий миг сменился плеском воды. Тот час в глаза ударил ослепительный природный свет, что струился из огромной дыры в обшивке корабля.
Пелена спала. Ламиния рухнула на пол и зарыдала. Фарсунианец тяжело опустился подле нее. Ужасная усталость навалилась на него, от которой веяло могильной сыростью — ведь одной ногой он уже был в Мире мертвых. Но смерть вновь отступила от Тэрона, скрежеща от злобы зубами и грозя костлявым пальцем, намекая, что эта встреча была далеко не последней.
Сильные руки подняли зеленоглазого и уложили на топчан. Он открыл глаза: перед ним маячило весело улыбающееся лицо Врила, перемазанное кровью и грязью.
— Что случилось? — прошептал фарсунианец пересохшими губами.
— Клянусь Богами, этот Сигер просто молодец! Он неожиданно вскочил на ноги и с разбега врезался в статую. Удар получился такой силы, что они отлетели к борту корабля, проломили его, и в обнимку полетели вниз. Тогда же все мертвецы рухнули как подкошенные и я освободился.
— Кормчий спас нас, — тихо проронил Тэрон.
11
На заснеженном холме стояло четыре человека. Это были два великана, разительно похожие друг на друга, хрупкая девушка и крепкий зеленоглазый воин. Их скорбные лица были направлены в сторону скал, где догорало злополучное судно. Каждым из них владели собственные мысли, но ужас пережитого и грусть по умершим объединяли всех вместе.
Получилось так, что Сигер спас их и предотвратил возвращение в этот мир мерзкой колдуньи. За это он заплатил своей жизнью. Хотя нужно ли ему было дальнейшее существование, когда его рассудок навсегда утратил ясность мысли? Никто не мог ответить на такой вопрос. Да и нужно ли было искать ответ?
Изувеченное тело кормчего нашли между скал после недолгих поисков. Оно попало в небольшую расщелину и застряло там, иначе непременно кануло бы в воды залива, вслед за статуей Караны. Колдунья оказалась права: безумный Сигер не понимал всю суть происходившего вокруг и поэтому магия не имела на него полного воздействия. Вот он и ринулся в последнюю атаку.
Оказалось, что на судне люди провели всю ночь. Хотя им самим казалось, что прошло гораздо меньше времени. Но там, где царила магия, могло быть что угодно. И все же смельчаки выжили, противопоставив себя злобной силе, правда, не без увечий. Хонебу отделался всего лишь неглубокой раной на затылке. Справедливо будет заметить, что подобное ранение для более слабого обернулось бы неминуемой гибелью. Что касается Врила, то он отделался лишь покусанной мертвецом ногой, что немного смущало его, так как рана казалась ему унижающей его воинское достоинство. Ламиния потеряла много душевных сил, но держалась мужественно, правда, на грани нервного срыва. Фарсунианец же просто очень устал, не физически — морально. Однако им хватило сил собрать тела всех погибших и поджечь баркас, устроив некое подобие погребального костра.