В пору Асиного отрочества Марианна была в самом расцвете женской, тонкой, даже какой-то библейской красоты. Густые, с синеватым отливом, волосы, белоснежная, какая бывает у черноволосых еврейских девушек, кожа, огромные бархатные черные глаза. Словом, никто в семье Аси не удивился, когда лучший приятель ее отца, дядя Боречка, объявил, что они с Маришей решили пожениться.
Никто, кроме Аси. Ей тогда было двенадцать. «Нет, как он мог! – возмущалась шепотом девочка, тайно сглатывая слезы в своей комнате. – Это же мой дядя Боречка! Самый умный, самый красивый! Никто так, как он, не поет под гитару и не играет в теннис. Дядя Боречка всегда говорил, что я самая эффектная девочка в нашем районе, а может, и в городе! Как он мог увлечься этой глупой мартышкой, пустышкой и ничтожеством!».
Никому на свете, даже себе, Ася ни за что не призналась бы, что влюблена в дядю Боречку первой, тайной и мучительной любовью. Она была полной противоположностью взрослой и удачливой сопернице. Беленькая, синеглазая, с розовой детской кожей и ямочками на щеках. Никто из родных в жизни бы не поверил, что белокурый ангел умирает от ревности к взрослому мужчине, который знает ее с рождения.
– У Аси переходный возраст, неудивительно, что портится характер, – понимающе переглядывались родители, заметив ее покрасневшие глаза и пережив очередную беспричинную истерику дочери.
В итоге все случилось, как предсказывала бабушка.
– Вот увидите, эта вертихвостка увезет Борьку в Израиль! – частенько повторяла она. Похоже, старушка тоже по-своему ревновала Борю, приятного молодого гостя, с которым она всегда могла поболтать и посмеяться. Молодая жена и вправду уговорила Бориса отправиться с ней на землю обетованную. Поплакав несколько дней, Ася закрыла эту страницу жизни и забыла о ней на долгие годы. Изредка до нее долетали слухи, что у супругов родились две девочки, что живется им в жарких краях непросто, что оба скучают о родной Москве.
Жизнь летела, с каждым годом набирая обороты. Ася то мирилась, то расставалась с мужем, детей у них, к ее горькому сожалению, не было, зато у обоих случались бурные романы на стороне. Ася защитила диссертацию и наконец заработала имя в консервативном кругу искусствоведов, неохотно принимающем новичков. Когда ушла из жизни мама, Ася поняла, что молодость осталась далеко-далеко. А тут еще и отец, став вдовцом, принялся чудить. То приводил в дом очередную молодуху из провинции, то собирался эмигрировать в Канаду, то становился на месяц вегетарианцем. Недавно он объявил Асе: дескать, конец жизни не за горами, посему надо слетать в Израиль навестить друзей юности. Мол, о нем волноваться не надо: остановится у дальних родственников, заодно и Борьку с Марьяшей повидает… Что ж, чем бы дитя не тешилось. Ася с облегчением проводила отца в аэропорт.
И вот теперь она внезапно вспомнила об отце. Аромат духов «Быть может», словно код, вскрыл в душе какой-то дальний «файл», отвечающий и за Марианну, и за Израиль, а, значит, и за папу, который в данный момент там находится.
Вечером в квартире зазвонил городской телефон.
– Ася, детка, как я рада слышать твой голос! – зарокотал в трубке низкий бодрый голос. – Ни за что не догадаешься, кто это! Тетя Мирьям из Израиля!
– Простите, – вежливо пояснила Ася, – я не знаю никакой Мирьям…
Ну я же это, Марианна, – нетерпеливо закричала трубка. – Ну конечно, в Израиле я стала Мириам. Ты что, Асенька, в своем музейчике совсем пылью веков покрылась? Туго соображаешь! Мы с твоим папашей только что прилетели в Москву. Я остановилась у Эммы.
– Так ведь отец должен был вернуться только послезавтра… – опешила Ася.
– Два билета нашлись только на этот рейс, – Марианна явно теряла терпение. – И вообще в Хайфе стало очень жарко, подул хамсин – ветер из Сахары, ну, и я подумала, пора делать ноги.
– А дядя Боречка? – спросила Ася растерянно.
– Ах да, ты не знаешь. Боря умер. Уже полгода назад, – помолчав, сказала Марианна. – У меня тогда такая апатия наступила, не хотелось никому ни писать, ни звонить. Я все мечтала, что однажды лягу спать и не проснусь. Просто не смогу жить без него. Вот тогда пусть все всё и узнают. Зачем попусту беспокоить людей? Но, знаешь, шли месяцы, а я все не умирала. Видно, время не пришло, я ведь моложе Боречки на двенадцать лет…И тогда я поняла, что не мы решаем эти вопросы. Да и перед дочками совестно стало: за что нашим девочкам двойное горе? Вот так и живу, по инерции… Очень кстати твой отец сюда явился и предложил на родину слетать. Он рассказал про твою маму. Как жаль, все уходят… Знаешь, я ведь давно дома не была, наверное, даже сны мои устарели. Говорят, Москва здорово изменилась?