«Сволочи!» — подумала я, устав кричать. Какие же они все же, сволочи!
Песок поднял меня еще выше, начав сыпаться быстрее. И вот уже спустя долгих, как целая жизнь, и таких же неизмеримо коротких, минут, я оказалась под самым стеклянным куполом.
Прошла вперед, подняв руку и поймав поток песка, удивительно теплого.
Как же не хотелось умирать вот так… Люди не дышат под толщей песка, это я знала точно. И сделать ничего не могла…
Еще через несколько минут пространства над головой осталось так мало, что мне пришлось опуститься на корточки. Я проползла вперед, попробовав рукой перекрыть доступ песку, но не вышло. Его словно толкала какая-то неведомая сила. Имя которой было магия. Именно тогда я сорвалась в последний раз. Села, обхватив колени руками и заплакала, глядя как песок продолжает прибывать. Еще немного и все будет кончено.
Я почти не видела тех, кто находился в зале. Мой обзор теперь был сведен до минимума, превратившись в узкую полоску между песком и стеклянной вершиной. А там, над головой, находилось свободное пространство, опустевшее и манившее к себе.
Как жаль, что я не могу протиснуться наверх. Слишком узкий лаз, даже руку, как оказалось, не просунуть туда. Да еще и эта магия, не позволявшая остановить песок. Впрочем, сделай я это, скоро бы задохнулась, так как в часы не поступал извне воздух. И мне даже сейчас было тяжело дышать.
Из последних сил подползла к стеклу и выглянула наружу, чувствуя, как ноги и тело засыпает мертвым золотом. Я плакала, толкая руками прозрачную преграду. Прижалась лицом так, что увидела, как внизу к часам подошел хаган и теперь, запрокинув голову, с искренним интересом ждал, когда я полностью исчезну в песке. Когда он поглотит меня, как говорила Бахира.
Расслабиться? Так она советовала мне? Принять пески и смириться со своей участью?
Надо быть сумасшедшей, чтобы сделать это. И я смотрела на своих убийц, мысленно желая им всем сдохнуть и, желательно, до того, как умру я сама. Чтобы я могла увидеть эти смерти, и насладиться коротким мигом мести.
Но они оставались там внизу, а я тонула в песке и уже едва дышала, ощущая, как не могу пошевелить ни ногой, ни рукой. А скоро песок заполнил все пространство рядом со мной и поднялся на уровень моих губ, а затем подобрался к носу…
Все это время я смотрела вниз и слушала свое сердце, бившееся все сильнее, как у пойманной обреченной птицы.
Но вот что-то внизу пошло не так. За мгновение до того, как песок хлынул в мои ноздри, поднявшись слишком высоко, в эту тщедушную тонкую щель между песком и стеклом, я увидела, как хаган бросился прочь от часов, а следом за ним оживились и остальные наблюдатели. Кажется, там внизу, что-то произошло. Но что именно, я уже не видела.
Поток песка хлынул в меня, посыпался в уши, придавил своей массой, не позволяя даже пошевелиться. Стало нечем дышать и тело просто умоляло меня открыть рот и попытаться сделать вдох. Внутри все сдавило. Я пыталась глупо задержать дыхание, а в итоге не смогла. Интуитивно попыталась сделать вдох и песок, словно живой, хлынул в мой рот, пополз по горлу вниз наполняя меня собой. Убивая меня.
Я ощутила боль во всем теле. Песок разрывал меня изнутри, и я была будто рождественская индюшка, напичканная рисом. И не шевельнуться, не выплюнуть песок, не остановить его. Казалось, что я наелась осколков стекла.
Боль и темнота — это все, что осталось у меня, когда я поняла, что пришел конец. Дернувшись в последний раз, я застыла и пески поглотили меня, захватив в свой леденящий душу плен.
Вот только странным образом, я не умерла. Прошла минута, вторая, а я продолжала лежать и…дышала!
Первый вдох очистил мои легкие, или мне просто показалось, что очистил? Так или иначе, но боль отступила, хотя я чувствовала в себе эту мерзость. Она скрипела на губах, застилала пеленой глаза, которые я попыталась так глупо открыть. А затем раздался жуткий удар и я, вместе с песком, полетела вниз, вытекая в брешь пробитую в толще песочных часов.
— Кира! — чей-то голос пытался докричаться до меня. Сильные руки принялись выкапывать мое тело из песка, а я по-прежнему не могла шевельнуться и даже себе самой казалась мертвой.
— Кира! — рев из опасного стал каким-то надрывным, будто в нем переплелись отчаяние и страх.