Мать мисс Уэверли задумчиво взирала на неровные края влажной напольной плитки.
Взгляд мисс Уэверли метался между Дебеном и девушкой, вышедшей из тени. Граф представлял, как напряженно работает сейчас ее мозг. Ведь ничего непристойного этой ночью на террасе не произошло.
– Сэру Хамфри следовало бы уделить больше внимания этим плиткам, вы не находите? – Он холодно улыбнулся девушке, пытавшейся скомпрометировать его. – Пока они не довели кого-нибудь до беды. Но я по крайней мере рад тому, что вы не пострадали во время сегодняшнего маленького происшествия.
Она вскинула подбородок, смерив Дебена гневным взглядом.
Ее мать приняла поражение более достойно.
– Что ж, теперь я понимаю, что тут на самом деле произошло. Благодарю вас за помощь моей дочери, милорд. Хотя ума не приложу, как она вообще оказалась в компании мисс Гибсон. Эта девушка нам не ровня. Совсем нет.
С этими словами матрона наградила запачканную нимфу презрительным взглядом.
Дебен задался вопросом, в самом ли деле девушка подавила желание нырнуть обратно за декоративные вазы для растений, или ему это только показалось?
– Также я не понимаю, когда это моя дражайшая Изабелла умудрилась с ней сблизиться. В самом деле, дитя мое, – проворковала она, обращаясь к дочери, которая угрюмо дула губки, – мне сложно представить, что заставило тебя сопровождать эту девушку на террасу, ты могла запачкать платье или подхватить простуду. Ради всего святого, – добавила она, напускаясь уже на злополучную мисс Гибсон, – как тебе удалось убедить мою дочь пойти сюда? И что это ты задумала, спрятавшись за цветами и оставив Изабеллу наедине с джентльменом? Неужели не понимаешь, как вопиюще неправильно подобное поведение? И как эгоистично?
Дебену стало интересно, сумеет ли мисс Гибсон ответить на этот шквал вопросов. У него тоже возник ряд вопросов по делу, особенно принимая во внимание то, что он знал, как все было на самом деле.
Например, почему мисс Гибсон не воспользовалась шансом разоблачить расчетливую мисс Уэверли, раз уж набралась мужества идти той наперекор. Ее интерпретация грязных интриг была столь непогрешима, что той удалось выйти сухой из воды, не подмочив репутацию. Дебен, однако, понимал, что не беспокойство о репутации мисс Уэверли подвигло мисс Гибсон на решительные действия. Она вышла из укрытия до того, как он успел объявить, что не намерен давать свое имя этой девушке, какие бы небылицы она ни сочиняла. Его репутация и без того уже чернее черного, и терять ему нечего. А вот девица Уэверли наверняка получила бы по заслугам, если бы им с мамашей вздумалось, условно говоря, скрестить мечи с человеком его ранга.
В сущности, мисс Гибсон оставалось тихонько сидеть за цветочными горшками, дожидаясь, пока они уйдут с террасы. Возможно, она действовала из дружеских побуждений, стремясь уберечь подругу от катастрофичного брака?
Нет, дело не в этом. Мисс Уэверли не выразила никаких дружественных чувств по отношению к девушке, которая посмела нарушить ее планы, она вообще не ожидала, что мисс Гибсон окажется здесь. Выйдя на террасу, она прежде всего осмотрелась по сторонам, а уж потом разыграла спектакль с целью скомпрометировать его. И пришла в ярость, когда мисс Гибсон выскочила из укрытия и помешала ей запустить коготки в графа.
В таком случае уж не враждуют ли они? Тоже нет. Судя по тому, что сказала мать, девушки едва ли принадлежат к одному социальному кругу. Значит, у них не было возможности ни подружиться, ни враждовать.
Тем не менее Дебен, рассматривая сложившуюся ситуацию, неизменно возвращался к одному и тому же неутешительному заключению: действия мисс Гибсон не были направлены против мисс Уэверли.
Значит, она хотела спасти его самого.
Снова откинувшись на балюстраду террасы и облокотившись на нее руками, он восхищенно воззрился на мисс Гибсон. Она не предприняла ни единой попытки защититься, в то время как мать мисс Уэверли продолжала оскорблять ее. Девушка вообще, похоже, не замечала ни гневные тирады матери, ни ядовитые взгляды дочери, просто стояла перед ними с поникшими плечами, будто ей нет никакого дела до мнения окружающих. Казалось, она даже не до конца осознает ту злобу, что источала матрона.
Наконец мать мисс Уэверли произнесла:
– В самом деле, что можно ожидать от выходца из такой семьи, как твоя?
При этих словах с мисс Гибсон случилась весьма примечательная метаморфоза. Она вскинула голову и сделала шаг вперед, впервые оказавшись полностью освещенной светом, струящимся из окон бального зала. В ее длинных непослушных локонах переливались все краски осени: богатый каштановый с вплетенными в него нитями золотого и красновато-коричневого. Такой бывает опавшая листва. Она вдруг рассвирепела, ее гнев граничил с налетевшим невесть откуда ураганом.
– От каждого человека ожидается честное поведение, – молвила она. – Я пряталась здесь потому лишь, что не хотела, чтобы кто-то – и менее всего джентльмен – заметил, что я плакала.
В это Дебен вполне мог поверить. Мисс Гибсон не способна проливать слезы изящно. Она хлюпнула покрасневшим носом, несколько великоватым для ее утонченного лица. На щеках красовались пятна и полосы, которые подозрительно напоминали размазанные сопли.
Дебен еще более проникся уважением к ней за то, что она решилась обнаружить себя, вмешаться в дела двоих людей, которые не являлись ни ее друзьями ни – в его случае – даже поверхностными знакомыми.
– Этого следовало ожидать, – рявкнула матрона. – Тебе должно быть стыдно за себя, юная леди. Видишь, что случается, когда столь вульгарно даешь волю эмоциям? Ты не только ужасно выглядишь, но еще и поставила своим эгоистичным и своевольным поступком мою непогрешимую дочь в ситуацию, которую легко можно интерпретировать превратно!
Сжав кулаки, мисс Гибсон посмотрела на непогрешимую мисс Уэверли и сделала глубокий вдох. Она совсем было собралась раскрыть правду, которая нарушила бы безмятежный ход дебютного бала мисс Твининг, но тут на ее лице появилось разочарованное выражение.
Дебен решил, что она лишь сейчас поняла, что не может раскрыть всей правды, не скомпрометировав при этом себя. Именно так обычно и случается, когда женщина начинает плести паутину лжи. Всего один неверный шаг, и окажется, что сама уже безнадежно запуталась.
По крайней мере мисс Гибсон достало ума предвидеть такой исход событий. Вздернув подбородок и плотно сжав губы, она взирала на матрону в ледяном молчании.
Наблюдая за тем, как назревающий ураган разом успокоился, Дебен усмехнулся. Поистине, действо оказалось лучше любой театральной постановки.
К несчастью, именно в тот момент, когда он узрел в ситуации нечто смешное, мисс Гибсон посмотрела в его сторону и в ответ наградила убийственно мрачным взглядом, способным, казалось, заставить молоко свернуться.
– Что ж, – молвила матрона, не заметившая обмена взглядами, занятая успокаиванием пребывающей в смятении дочери, – вижу, твоим поступком руководила сердечная доброта, моя дорогая, но, как мне кажется, было бы лучше просто разыскать наставницу мисс Гибсон и предоставить ей право разрешить ситуацию.
Дебену удалось быстро справиться с удивлением от абсурдности этого замечания. Поведение мамаши практически не отличалось от столь же оскорбительного поведения дочери. Иначе говоря, юная девушка, расстроенная чем-то столь сильно, что предпочитает сбежать на террасу, поплакать в укромном уголке, получает строгий выговор. Какая несправедливость! Кто-то же должен утешить ее. Как бы то ни было, женщины не плачут столь горько в уединении без причины.
Дебен посмотрел сначала на мать, затем на мисс Уэверли и нахмурился.
Он не разделял ни женской способности сопереживать, ни сентиментальности, но, похоже, здесь являлся единственным, кто испытывал хоть малую толику сочувствия к растрепанной мисс Гибсон. Как бы то ни было, он ни за что не стал бы утешать ее лично, ибо в присутствии плачущей женщины всегда ощущал собственную беспомощность. Когда он, бывало, пытался утешить одну из своих рыдающих сестер, обычно начинал приводить рациональные доводы, отчего у бедных девушек случалась настоящая истерика.