Он приподнимает бровь, затем кивает, будто смирившись со своей участью.
Фьёрк, будто и не удивлённый, только вздыхает.
— Чего вы хотите? — спрашивает Марк.
— Проведи нас, — три белёсых, жидких голоса сливаются в один, — в зимний сад.
Он проводит ногтём по скульптуре и молча следует за синявками. Фьёрк некоторое время стоит на месте, будто дожидаясь, когда Клара всё-таки покинет укрытие. Но спустя минуту она не выходит, а он не решается удовлетворить своё любопытство.
Всё-таки Марк всегда был его любимцем не только потому что он был мальчиком.
Являясь сыном лишь Вельвета, хоть тот и управляет сейчас Дагардом, парень не имеет никаких прав на земли, пока жива Клара. Да и после ему нужно пережить каждого, в ком течёт кровь клана.
И учить его было куда проще, чем саму эрлу Харш.
Фьёрк из тех, кого чьё-то величие скорее сковывает, чем восхищает. Поэтому и сейчас он вытирает тыльной стороной ладони капельку пота со лба, поправляет галстук и, слово деревянный, двигается дальше по коридору.
Оставшись в гордом одиночестве, Клара не выдерживает и звонко, хоть и не очень громко вскрикивает. И ещё и ещё раз.
Боже, ей нужно умыться…
Пару минут назад здесь стоял чёртов Марк Харш и смаковал её парфюм (которого она льёт настолько мало, что никто кроме него, наверное, и не замечает). А затем приплыли синявки! В такую даль от Патриарды! Нет, конечно, во время Урахада грани смываются, но всё-таки…
Эти существа (девушки лишь условно, приличия ради) являются молодым (часто — красивым) парням, которые сделали больно тем, кто в них влюблён.
Они безобидны, если выполнить одну небольшую просьбу. Кто-то хочет хлеба. Кто-то услышать стих. Кто-то танец. Кто-то каплю крови.
Марку повезло — всего лишь прогулка.
Как только он дойдёт до зимнего сада, синявки исчезнут, словно их никогда и не было.
Об этом все стараются рассказывать детям с малых лет, чтобы никому и в голову не пришло отказать в небольшой просьбе.
С каждым отказом цена будет всё больше, пока синявки не сочтут, что могут отомстить за слёзы девушки. Которая, может быть, и никогда не желала обидчику подобной участи.
Клара чувствует ком в горле и приваливается к стене.
Осадок после троицы остался неприятный. И даже Утёс, в котором особенно тепло урахадскими днями и ночами, полный огней и предвкушения чуда, не скрашивает этот стылый миг.
Получается, Марк за прошедший год успел разбить кому-то сердце…
У него была или есть девушка? Невеста?
Этого следовало бы ожидать. В конце концов, к ней самой скоро приедет жених.
Интересно, а он пригласит её на праздник? Хоть какой-нибудь из вереницы тех, что наступают друг другу на пятки…
Клара закусывает губу и тихо смеётся. Эрик там, наверное, вынес половину комнаты. А она, эрла Дагарда, ныкается от сводного братца-придурка и спешит оказаться рядом с поварихой и кухаркой, чтобы приготовить лакричных гусениц…
В качестве приветственного подарка Марку.
С особенным ингредиентом.
— Простите… — она вздрагивает от незнакомого голоса.
— Да?
К Кларе подходит высокий, крепкий мужчина с загорелой кожей и серьгой в ухе, поблёскивающей даже в полутьме коридора.
— Ты… ты… — начинает он. — Клуша! Опа?
Она сглатывает, отступает на шаг и… задирает юбку.
Глава 4. Оборона или нападение?
Эрле Дагарда не пристало дрожать перед обидчиком, пусть он выглядит, как обтянутый золотистой кожей шкаф. Из кобуры, что прикреплена к бедру, она достаёт лёгкий и тёплый револьвер из белого металла. Он расписан цветами вереска, что растёт неподалёку от Утёса, и это может сбивать с толку противников, но незнакомец тут же поднимает руки и отступает.
— Нет, эрла! — выговаривает с явным акцентом. — Я хотеть… Клуша! Неть. Курла! Неть. Курва! — он широко улыбается, отчего Клара приобретает ещё более строгий вид.
Дрожащими великанскими ладоням мужчина пытается показать что-то.
Она выдыхает, убедившись, что он не знает языка и хочет о чём-то спросить.
Впрочем… Клара щёлкает курком с обворожительной улыбкой своей несколько чудаковатой матери.
Это может быть уловкой.
Мало ли какие люди взялись доставлять продукты.
— У меня дебилы! — взмаливается вдруг мужчина. — Где курва?
— Дома, наверное…
Клара облизывается и с досадой оглядывается. Жаль, никого рядом нет, хотя весь замок и стоит на ушах из-за подготовки к праздникам.
Ей всё ещё не хочется встречаться с Марком в коридоре, где он заподозрил, что она прячется, словно испуганная маленькая девочка, каким-то образом уловив парфюм покойного Итибола Харша, запах который всегда его раздражал.
Вот если бы он нашёл её за статуей зажимающейся с женихом (что, вообще-то, недопустимо сейчас), ситуация приняла бы более благоприятный оттенок.
Клара усмехается, в её глазах мелькает странный, игривый блеск. В сочетании с револьвером и некой решительностью на красивом лице, это производит на ничего не понимающего мужчину неизгладимое впечатление. Он вздрагивает всем телом, роняет скупую, отчаянную слезу и повторяет:
— Дебилы!
— Мне очень жаль, — чеканит она в ответ и делает лёгкий, уверенный шаг вперёд.
Мужчина уже вжимается в стену — такой большой и такой испуганный. Из-за угла начинает тянуть табачным дымом и в поле зрения Клары появляется Орк. Он же констебль. Он же главный управляющий всеми тремя обручами слуг и блюститель порядка и покоя всего Утёса. Невысокий рыжий до такой степени, что могут начать болеть глаза. Впитавший в себя дым и просаленный, словно свёрток бумаги из-под копчёной колбасы. Рядом с незнакомцем он выглядит старой, но чертовски крепкой табуреткой.
— У тебя такое лицо, — замечает он, кашлянув и чуть не доведя иностранца до остановки сердца, — будто смакуешь на языке какое-то новое обидное прозвище для меня, малышка.
— Ничего нового, — улыбается Клара остро, но зелёно-карие её глаза полны тепла.
— Пжл! Пжл! Я хотеть курву и всё! Пжл! — выкрикивает мужчина, вцепившись в Орка.
Клара подходит ближе. «Малышка» на полторы головы выше констебля, но рядом с ним кажется тонкой, словно тростинка. В коричневом платье с хорошо затянутым корсетом миндального цвета. Лёгкая, смешливая и вооружённая.
— Ага, — тянет Орк, поглаживая рыжую бородку, — он говорит, что ищет кухню, чтобы оставить там ящики.
— Вкусьно, — поясняет мужчина и указывает в сторону.
Клара проходит дальше — раздаётся перестук маленьких каблучков — и замечает деревянные ящики с мандаринами, бутылками и специями. От входа уже подтягиваются остальные, рядом с которыми идёт кухонный мальчишка. Они, видно, курили на улице и разминали кости, а потому задержались и тем самым лишили ситуацию контекста.
— Сколько раз я тебе говорил! — хмурится Орк. — Нельзя стрелять в тех, кто берётся доставлять провизию в Дагард. Это увеличит риски, все задерут цены, и мы останемся без Урахада, а значит солум никогда не взойдёт над нашими головами!
Он говорит это очень серьёзно. Своим хриплым голосом. Назидательным тоном. Но Клара вдруг начинает смеяться звонко и красиво — и констебль подхватывает этот смех.
— Ни разу не говорил, ведь я ещё никого не убила, — улыбается она, размахивая пистолетом, что вовсе не успокаивает дрожащего мужчину. — Он боится меня. Разве я такая страшная?
— Курва!
— Да, я поняла.
— На кухню очень хочет.
Клара кивает. Она знает основные языки Галады, территории людей, которая переводится как «близ Патриады», и в которую входят несколько стран. И ни на один из этих языков говор работника не похож. А так как его понимает Орк, Клара делает вывод, что на нём часто говорят торговцы и прочие люди, которых желательно понимать, чтобы они тебя не облапошили. Констебль так точно просто обязан разбираться. И ей бы хорошо, но никто ведь не собирается передавать в её руки управление землями. Этим займётся незнакомец, который медленно, но верно приближается к замку, словно снежная буря.