Узкая, занесенная пеплом тропа шла в небо. Расцвеченное тревожными огнями молний она шла через ось мироздания. Астра вела меня. Сотканная изо льда и ветра, она протягивала руки из снежной круговерти, подталкивая и направляя к вершине.
Я не мог видеть Снегурочку, но обрывки мыслей и едва различимые образы дали понять всеохватный испуг потерявшегося ребенка, девочки-вьюги, заблудившейся в нашем мире.
Огромная серая туча поджидала нас. Она закупорила собой просвет между ветрами, изгнав оттуда солнце. Если мы пройдем, Космос примет нас, мудрый и вечный, вмещающий в себя всё. Свет и Тьму, Добро и Зло, Войну и Мир. Примет и расставит все по местам, как делал миллионы лет, собирая электроны и атомы. Этот строгий порядок необходим — всякий нарушивший границу, будет отторгнут рано или поздно. Даже свет, пришедший из одного мира, не может соединиться со светом другого. Они могут быть рядом какое-нибудь, может, даже долгое время, но вместе — никогда.
Еще немного — и облако через серую дымку можно будет потрогать. Однако что-то произошло. Разрывая пелену, из облака вырвался луч, холодный и острый. И в ту же секунду Астра бросилась на защиту, ко мне.
Она опоздала на какую-то долю секунды…
Металлический вой трансформатора, столь неуместно дикий здесь, проник в мозг и выбил из меня пустоту.
— Разрядник опусти. Ну…
Обернувшись на голос, я увидел Сарафанова. И Ероху с карабином. А у Михея был «ТТ», направленный, как и карабин, прямо мне в голову.
— Давай-давай, — без улыбки продолжил Сарафанов, — с вещами на выход.
По тому, как смотрел Михей, я понял, что стрельнет он без раздумий. Стрельнет этот человек с лицом Сарафанова. Ставший отчужденным, его голос сразу провёл черту между нами. Между мной, непоправимо оступившимся, и собой, оставшимся в том строю, куда отныне доступ мне запрещен. И запрет сразу развел нас по разные стороны баррикад.
— Бросай оружие, — сквозь зубы процедил Михей, — бросай, гад!
Взгляд его добирал огня, как закипающая сталь.
— За бабу всё продал. Всё, что дорогого у людей есть.… Да ладно б, за бабу, — Сарафанов сплюнул под ноги. — А то одно слово — нежить.
Стягивая патронташ, я молил только об одном — чтобы Астра не остановилась на пути в своё далёко.
— Ну что, приехали? — оскалился Ероха.
Он передвинул на «малый ток» рычажок карабина, выпуская сноп энергоразряда. И, словно боясь упустить что-то, пытал меня все новыми электрическими дугами. А мне и одной хватило, я сразу пополз в угол, мыча от боли. Угроза, исходившая от этого человека с ружьем, была, как и от Михея, и даже сильнее. Однако в азарте своем они упустили удачу, невидимо растворившуюся в темноте наступившего холода.
— Ероха, что это?! — Сарафанов попытался выстрелить. Но ярко-голубой столб огня, возникший из темноты, ослепил его. Холодное пламя ушло ввысь, исторгая из себя ледяную стружку. Льдинки планировали и гасли в воздухе со злобным шипением. Казалось, что бегающие по стенам и потолку остроугольные тени-снежинки готовятся к чему-то, ускоряя темп.
— Я близко, — послышался шепот. — Я сейчас…
И голос ее, не донесшийся откуда-то, а как-то сам по себе возникший, прохладным воском снял всю боль в моем искрученном электричеством теле.
— Не над…
Договорить я не смог — с первым же выдохом что-то заклокотало внутри, изгоняемое глухим кашлем.
— Астра, уходи!
Хлынувшая кровь смешалась с криком, но снегурочка уже была рядом и сделать с этим я уже ничего не мог. Лишь перевернулся на бок и, опираясь на локоть, махнул своим врагам-товарищам:
— Назад!
Морозная волна взмыла над головами двух человек, которых я пытался спасти, хрипя из последних сил:
— Бе-гите!
И я увидел Астру.
И Сарафанов увидел. Побелев лицом, он вытащил из-за пазухи фугаску.
И Ероха увидел, и закричал страшно:
— Не взрывай!
— Вставай, — раздался над ухом ласковый старческий баритон, — простудишься, падло.
Губы старичка были плотно сомкнуты в скобочку, держащая меня рука набухла синими жилами, зато другая, искусственная, радовала око пунцоватенькой живостью.