— Мысли, какие нибудь есть?
Я утерся и махнул рукой, мол, какие тут мысли…
— Да и ладно. Думать будешь, когда Ершаков до тебя доберется, — взбодрил начоперод, — Но полсуток у нас есть, пока начальство его представление подпишет. Поехали — ка брат в Удельную: может в Скворцове-Степанове и проясним что. Если рисунки этого сектанта смог найти, то почему не разузнать про другие улики!
Грохоча железками, «эмка» начоперода мчалась в Удельное.
— Держись, Саблин, держись крепче! — орал Полюдов, не сбавляя скорости на поворотах.
И я уперся ногами в пол, и сжимал ручку на двери все крепче, не зная, отчего пальцы мои мертво вцепились в холодный металл: то ли от непривычности для меня т а к о г о Евграфа, громкого и резкого, то ли от скорости и ветра. Машина подпрыгивала на кочках, рассеивала лужи, обжигала резиной перекрестки, вздрагивая, когда начоперод бил по педалям.
Мы вылетели на площадь, и очередной патруль быстро поднял полосатую рейку шлагбаума. Дальше начинался булыжник, машину затрясло и пришлось сбросить скорость.
— Когда будем в «скворечнике» — рта не открывай, делай, что говорю. Подергаем сначала лекарей.
Евграф подумал секунду, хмыкнул, и продолжил:
— Про необычных пациентов спросим. Посетим веденяпинскую палату — может, там осталось чего интересного. Дальше по обстановке.
— Да что мы — просто так не можем?
— Нет, — сказал Евграф. — Все дурдома курируются из Москвы, нам не обломится. Легче зека с Колымы достать, чем психа из больницы!
Он засмеялся в голос и, свернув на Афонскую, затормозил в кустах прямо перед забором.
Через несколько минут мы стояли возле входа. Евграф, приложив ладонь к стеклу, смотрел внутрь, а я нервно затягивался табачным дымом.
— Пожалуй ты прав, Саблин, — почти не двигая губами, сказал Полюдов. — Никого почти нет.
— Да говорю ж вам, — я выкинул обжегший пальцы чинарик. — Там и днем пара-тройка человек персонала, а сейчас только заведующий отделением торчит. Я когда понял…
— Ладно-ладно, молодец, — усмехнулся на ходу начоперод, — Раз ты с этим заведующим о Веденяпине говорил, заводи разговор опять. Будет не так подозрительно.
Доктор таращился на наши документы. И громкий «щелк» закрываемого мной удостоверения его аж подбросил.
— Иван Егорович, здравствуйте. Мы снова к вам. Необходимо осмотреть здание, на котором было вот это, — я достал, голубею табличку, на обратной стороне которой была нарисована конопатая мадонна. Это Веденяпина рисунок… прояснить надо кое что.
Доктор протер очки и с интересом на нас уставился.
— Ве-дяняев? — спросил он раздельно.
— Ве-деняпин.
— А это вам, молодые люди, для чего собственно?
Евграф, от «молодых людей» едва не зарычавший, тем не менее, продолжил весьма вежливо:
— Для прояснения некоторых деталей.
Зав. отделением еще раз попросил у меня документы.
— А-а! — Иван Егорович понимающе усмехнулся: — Товарищ реставратор. Только по-моему требуется специальный допуск. Э-ээ… да-с допуск по форме 22/3, — строго сказал доктор, подсмотрев цифру в замусоленном журнале. Тогда, пожалуйста.
Бумага, предъявленная начоперодом, почти убедила его.
— Но, кажется должна быть еще виза из Москвы: наркомздравовская или …
— Вся полнота власти городе на данный момент принадлежит военным властям, — не моргнул глазом Евграф. — Подписи Говорова и Жданова, надеюсь, хорошо видите?
Доктор закивал: — Да-да, сию секунду. Только попрошу немного подождать. — Он крикнул в темноту: — Хрунов! Хруно-ов! Савельич!
Вскоре неизменный санитар Савельич угрюмо заскрипел:
— Чего?
— Ты, братец, проведи командиров в т о з д а н и е.
— В какое здание, зачем в здание… Я вот им, — Савельич показал на меня, — еще того раза все отдал. Нечего им делать там.
Руки санитара вполне отчетливо дрожали.
— Надо суеверия эти прекращать, — нахмурился Иван Егорович, снова усаживаясь в уютное кресло. — Сколько лет уже прошло!
Доктор повернулся к нам, поясняя:
— Там экспериментальное лечение применялось. Иногда не очень удачно… Так вот младший персонал, — он ткнул указательным пальцем в Савельича, — понавыдумывал невесть что! Ступай, братец, за халатами.