Я держался, хотя ледяной вихрь сжигал все внутри. До места, где излучение резонатора пропадало, было метров двадцать — через половину зала и распахнутую дверь. Прыгающий фокус постоянно суживался, и казалось, что я смотрю в прорезь маски: за дверью просматривалась площадка со ржавыми перилами, под ней — ступени. Хотя каждый шаг давался всё с большим трудом, я успевал: сзади слышался грохот, звон разбитого стекла и мат Евграфа:
— Не стреляйте… свои… здесь свои!
Я успевал, Зверь, который жил во мне, еще только просыпался, пробуя на прочность грюнберговскую клетку. И на грохот ее решеток отзывались датчики организма: температура — половина критической, масло — перегрето, мотор — работает с перебоями… Узлы и детали держались на пределе, но все равно я успевал.
Если бы…
Если бы на пути не оказалась снежно-голубая дымка. Она лежала, как бы раскачиваясь на волне, а через ледяную оболочку проступали черты Снегурочки. Тело, сотканное из частичек морозной пыли для человеческих рук было неосязаемо. И не стало мыслей ни о чем, кроме спасительной для принцессы темноты, начинавшейся за дверью — «Колокол» не доставал туда. Изогнувшись, я склонился над Астрой, чтоб хоть попытаться «поднять». Сначала не чувствовалось ничего, а затем холодное тепло неведомой жизни обвило плечи.
Дрогнул воздух. Зал последний раз сверкнул вымытым до блеска кафелем и рассеялся туман, скрывавший вид мрачного помещения. Оно все более тускнело — заброшенное, мертвое, страшное. Струпья мусора, рожденные из потеков на стенах и висящей в воздухе пыли, покрывали всё вокруг. Сверкающее никелем железо оказалось ржавым хламом, с торчащими из паутины зубьями. Выло скрипом из преисподней рассохшееся дерево. Капала с потолка вода. Ванны оказались доверху наполнены липкой жижей, и лишь одна из них была почти пуста — в эмалевой чистоте шевелили лапами черные пауки. А потом смыло последнюю фальшь.
…Астра держалась за меня. Я ощутил холодные острые грани, осторожно коснувшиеся плеча…
«Я ведь говорила, что меня нельзя любить такую», — услышал я принцессу.
— А у меня другой Астры нет…
Застучал генератор и через стены плеснула волна тускло-зеленого света «Колокола». Залив подоконник, волна откатилась, но брызги ее полетели дальше в зал и Снегурочка тихо вскрикнула.
Через разваленные доски я двигался к железной лестнице. Стук генератора заглушал нарастающий вой сирены.
«Говорит штаб Местной Противовоздушной Обороны. Воздушная тревога! Воздушная тревога!»
Тусклый свет исчез, и сразу же заскользили шершавые огненные сполохи; спустя мгновение донесся дребезжащий вой. Все смешалось в единую всепроникающую волну, которую несли потоки пульсирующих огней. Так бьет магнитный резонатор, очищая землю от чужаков.
Ослепленный вспышками, я пошел вниз — там, на улице, кончался губительный свет «Колокола».
— Саблин! — закричал Евграф, — Быстрей! Помрешь, дурак!
Держа Снегурочку, я чувствовал цепенящую волну смертного холода. Уже занемели и перестали сгибаться ноги, и тысячи снежных игл обжигали морозной стужей. Но я смог все-таки сделать несколько шагов, чувствуя, как заканчивается воздух. Остановившись, я пытался сделать вдох.
Холод не обжигал, как в крещенской проруби, а рвал на части изнутри, словно вода из промороженной купели заменила собой кровь. Подумалось, что теперь уж точно не дойти — упаду, замерев навечно. Глаза, обожженные морозным сиянием, с трудом рассмотрели двенадцать ступеней, ведущих к спасению.
И тут увидел я, что Астра стоит рядом со мной. Не та Астра, что лежала у меня на руках — выточенная из матового льда принцесса, — а живая и прячущая улыбку девчонка из довоенного безмятежья.
И я понял, что, пока она здесь, леденящая боль не раздавит сердце и удастся дойти до выхода. Ведь чтобы спасти принцессу, оставалось пройти совсем немного: всего лишь двенадцать ступеней.