Не следует ли и его, Моргана, поместить в заведение, подобное Вудверу? И не нужно ли заточить туда же его отца — герцога? Или Ферди Хезвит здоров? Как можно судить об этом? И главное, почему его, Моргана, так волнуют эти вопросы?
Он подошел к двери в конце коридора и после краткого колебания повернул ручку и вошел в маленькую прихожую, которая вела в спальню его брата.
— Отец?
Ответа не последовало. Это означало, что ему придется обойти все три комнаты, принадлежавшие брату, чтобы найти отца. Изобразив на лице бесстрастие, он вошел в первую комнату, избегая смотреть по сторонам. Слева, он знал, висел на стене портрет Джереми во весь рост, а справа располагалась коллекция птичьих гнезд, камней и чучел животных, собранная Джереми.
Вся одежда, которую носил Джереми в последние месяцы пребывания дома, висела в шкафу в углу комнаты.
Хлыст Джереми для верховой езды, подаренный ему Морганом в день рождения, лежал на кровати. Кривобокий скворечник, который Джереми сколотил в возрасте шести лет, стоял на ночном столике.
Пара варежек, связанных матерью, и Библия, открытая на двадцать третьем псалме, лежали на столе, где Джереми оставил прощальную записку отцу, прежде чем сбежать из дома в поисках приключений.
Комнаты Джереми остались точно такими же, какими были, когда он отправился на войну, чтобы быть там вместе со своим братом, своим идолом, — и умереть ужасной смертью на руках этого брата.
— Ты говоришь, что простил меня, отец, — мягко произнес Морган. — Тем не менее, комната все та же, в ней ничто не меняется. Как же ты можешь действительно простить меня, если отказываешься забывать?
— Кто здесь? Гришем? Сколько раз я должен тебе говорить, чтобы меня никто не беспокоил, когда я тут? Неужели нигде на этом свете нельзя найти мира и покоя? И сочувствия?
Морган сделал еще один шаг.
— Нет, отец. По правде говоря, я не верю, что в мире вообще существуют подобные вещи, — заметил он, наблюдая за герцогом, стоявшим у окна, тонкое лицо которого выражало боль и страдание. — В нем нет ни настоящего прощения, ни настоящего милосердия и очень мало понимания.
Он сделал еще два шага, потом повернулся и заглянул в улыбающиеся синие глаза брата, великолепно схваченные художником на портрете, написанном к семнадцатилетию Джереми. Затем многозначительно посмотрел на отца:
— Однако существует месть. Ветхий завет полон ею. Око за око, зуб за зуб. И добавлю от себя: ребенок за ребенка, как бы дико это ни звучало. Скажи, отец, тебе не хотелось бы отомстить?
ГЛАВА 6
О как легко мы верим в то, чего желаем,
И, в общем, правильно при этом поступаем.
Каролина смотрела на кончики своих пальцев, кожа на которых была все еще мягкой и сморщенной после того, как она впервые в жизни искупалась в ванне. Она понюхала свои ладони, вдохнув тонкий запах розового мыла, улыбнулась и потерлась щекой о воротник мягкого розового ворсистого халата, который принесла ей служанка Бетт после того, как помогла Каролине вытереться большими полотенцами, предварительно согретыми у камина.
Под халатом была длинная белая хлопчатобумажная ночная рубашка, старая и штопаная, но с вышивкой на подоле, с высоким воротником и кружевными манжетами. Это была одна из ночных рубашек матери маркиза Клейтонского, которую давно отдали слугам, о чем сообщила Каролине Бетт. Каролина не сомневалась, что это лучшая ночная рубашка в мире.
Улыбнувшись служанке, она рассказала ей, что круглый год спала в той же одежде, в которой работала, но, опасаясь вызвать ее неодобрение, Каролина умолчала о том, что в жаркие ночи она нередко спала совсем голой.
Бетт покачала головой, взглянув на ногти Каролины, затем втерла в руки своей новой госпожи ароматную земляничную мазь и крем, уверяя Каролину, что кожа на руках скоро станет мягкой и нежной. Потом служанка проделала то же с лодыжками, ступнями и пальцами ног Каролины, отчего та нервно захихикала.
Бетт также помогла ей вымыть голову и изумленно воскликнула, увидев, что волосы Каролины гораздо светлее, чем казались.
Сидя на широкой кровати под балдахином, Каролина положила ладонь на живот, наслаждаясь незнакомым чувством сытости, которое не покидало ее и через два часа после ужина, который ей принесли на серебряном подносе, нисколько не напоминавшем деревянную доску, использовавшуюся для этой же цели в Вудвере. Она так наелась, что осилила только две из полудюжины хрустящих булочек, а остальные сунула за пазуху, когда Бетт отвернулась.
Бетт пожелала ей спокойной ночи и проследила, чтобы лакей согрел ее постель горячей сковородкой. Когда дверь за служанкой закрылась, Каролина принялась исследовать шкафы и ящики в комнате. Она осмотрела и пощупала статуэтки, понюхала содержимое хрустальных бутылочек, стоявших на туалете перед зеркалом, затем легла посередине комнаты на ковер, громко смеясь от счастья. Каролина решила, что умерла и оказалась в раю. Она зевнула и уже собиралась лечь под одеяло и заснуть, когда дверь открылась и на пороге показалась сияющая от радости мисс Твиттингдон, одетая в смешной красно-синий шерстяной халат; на ногах у нее были вязаные розовые тапочки.
— Я пришла проверить, все ли в порядке, леди Дульцинея, — заявила она, подойдя к кровати. — Надеюсь, с вами обращались так, как того требует ваше высокое положение. Если нет, придется уволить слуг. Всех этих ленивых бестий. Хотя должна сказать, что со мной они вели себя довольно пристойно и даже нарезали мне мясо, поскольку мне самой не удалось справиться с этой задачей.
Каролина захихикала, уткнувшись в одеяло, потом перевернулась на спину, широко раскинув руки и ноги и разметав по постели светлые волосы. Она взглянула на мисс Твиттингдон, и в ее зеленых глазах промелькнула печаль.
— Тетя Летиция! Ты можешь в это поверить? Скажи честно, можешь или нет? Взгляни на меня! Смотри, какая широкая кровать. Сюда можно уложить еще шестерых. А может быть, и восьмерых!
— Моя леди! Как вы можете думать о подобных вещах. Вы девственница, — заметила мисс Твиттингдон.
— Ах, фу! — воскликнула Каролина, передразнивая пожилую женщину.
Она соскочила с кровати и, не замечая, что пол холодный, начала скакать по комнате. Затем подобрала подол ночной рубашки и случайно увидела свое отражение в высоком зеркале. Она опустила рубашку и замерла, глядя на незнакомку, улыбавшуюся ей в зеркале.
— Это я, тетя Легация? Это действительно я?
— Конечно это ты, детка, — твердо заявила мисс Твиттингдон. — Ты ведь и раньше видела себя. Ты выглядишь точно так же, как в тот день, когда мы познакомились. Ты прекрасна. Твоя красота разбивает сердца. Однако ты ходишь босиком, чего я не могу одобрить. Еще меньший восторг вызывает у меня тот факт, что ты живешь под одной крышей с холостым мужчиной. Я ответственна за твое воспитание и не могу этого не отметить. Кстати, подавали тебе абрикосовое суфле, как и мне? Признаюсь, оно было великолепным.
Каролина начала грызть ноготь, но вспомнила, что теперь этого делать нельзя. Потом она взглянула на пожилую женщину, которая делилась с ней в Вудвере сладостями, чистой водой и обрывками знаний.
— Тетя Летиция, неужели ты и впрямь всегда видела меня такой?
Мисс Твиттингдон улыбнулась, глядя на нее материнским взглядом:
— Всегда, моя дорогая, моя прекрасная леди Дульцинея.
— Леди Каролина, — мягко поправила ее девушка, снова поворачиваясь лицом к зеркалу.
Она взяла в руки свои длинные волосы и приподняла их на затылке, как на одной из модных картинок, которые показывала ей мисс Твиттингдон, потом вскинула голову и стала всматриваться в свое отражение.
— Ты должна запомнить, что меня зовут леди Каролина, тетя Летиция. Это очень важно для маркиза.
— Дети и отцы, отцы и дети!
Вам известно, как живут на свете
Те, кто, лишены любви и чести,
Не живут с родителями вместе?
Отцы и дети, дети и отцы,
Вы рады в воду спрятать все концы?
Но дни идут, съедает злоба очи,
А мир сулит лишь мрак беззвездной ночи.