Как мог он успокаивать свою совесть тем, что вызволил не одного, а трех человек из сточной канавы, если хладнокровно запланировал использовать невиннейшее и доверчивейшее существо для достижения собственных целей?
И, вдобавок ко всему, он желал ее. Неужели он собирался бессовестно воспользоваться ее доверием и той радостью, которую доставляла ей эта новая, лишенная прежних тягот жизнь, соблазнить ее, как он проделывал это со множеством других женщин, а потом отшвырнуть в сторону, дав небольшое вознаграждение? Как он сможет жить в ладу с самим собой, если поступит подобным образом? Персик и ей подобные были опытны в таких вещах. Актрисы и дамы полусвета сами напрашивались на это: они стремились заключить взаимовыгодную сделку. Многие замужние женщины, в том числе и светские, подбирали себе партнеров точно так же, как джентльмены того же круга могли развлекаться с женой человека, с которым только что играли в карты.
Помня, что Каролина Манди была приютским ребенком, сиротой без всякой поддержки, без положения в обществе, Морган знал, что не может заключить с ней сделку, как со светской дамой. Он не мог иметь с ней и таких отношений, как с теми дебютантками большого света, выводки которых представлялись каждый год в апреле. С этими юными девственницами вопрос стоял так: или женитьба, или ничего — никаких украденных поцелуев в укромном уголке сада, никаких посещений номеров в окрестностях Мейфера, никаких драгоценностей в обмен на любовные шалости.
Кроме того, его тошнило от всех этих дебютанток. Каролина притягивала и возбуждала.
Ему нужна была женщина. Покладистая женщина. Он слишком долго жил в Суссексе, под кровом помешанного на религии отца. Закрывая ночью глаза, он представлял светлые волосы Каролины, разметавшиеся по его подушке, ее улыбающееся лицо. Все это говорило о том, что Морган терял самообладание и что ему пора сменить обстановку.
Но он мог уехать только в конце марта вместе с Каролиной и ее странной компанией. Она остановится на время в герцогском доме на Портмэн-сквер — тогда начнется настоящая игра, как выразился Хезвит.
А до тех пор нужно соблюдать осторожность. Нужно выкинуть из головы чувственные мысли о Каролине. Он будет скакать на лошади по заснеженным полям, чтобы дать выход энергии, уставать до предела и ночью спать без сновидений.
Он будет думать только о той цели, ради которой отправился на поиски Каролины. Может быть, ему стоит вместе с отцом молиться?
— … Ибо если он любил сумасшедшего при жизни, то после смерти он любил мудреца. Ах, Морган, разве это не прекрасно? Тетя Летиция права, что так высоко ставит эту книгу. Я теперь горжусь тем, что она называет меня Дульцинеей. Ведь, если подумать, в современном мире Дон Кихота заперли бы в сумасшедшем доме вроде Вудвера, рядом с Человеком-Леопардом.
Морган взглянул на Каролину и увидел, что по ее щекам текут слезы. Он за всю жизнь ни в ком не встречал такого простодушия и такой невинности. Он отвернулся.
Еще несколько минут назад он радовался, что мисс Твиттингдон заболела и не присутствует на уроке, оставив его наедине с Каролиной. Должно быть, он сошел с ума, как уже давно заметила Персик. Однажды другая Каролина, леди Каролина Лэмб, сказала ему, что Байрон сумасшедший, испорченный и опасный.
Это была правда. Мужчина, обуреваемый такими страстями, по праву может считаться сумасшедшим — и, уж конечно, испорченным. А он точно знал, что представляет опасность для Каролины. То, что она находилась наедине с ним в отцовском кабинете, говорило о ее уязвимости и доверчивости. Ведь она должна была знать, что ей нельзя оставаться наедине с мужчиной. Не могла же мисс Твиттингдон не научить ее этому основополагающему правилу хорошего тона.
Но Каролина Манди, которая повидала на своем веку такое, отчего взрослый мужчина упал бы в обморок, по-видимому, находила нелепыми принятые в свете правила.
Кроме того, Морган знал, что Каролина ему доверяет. Они называли друг друга по именам, как близкие люди. Видимо, он нравился ей все больше и больше, она чувствовала себя легко в его обществе. В безопасности. Она считала, что с ним ей ничего не угрожает. Значит, она понятия не имела о его мыслях. Она закрыла книгу и любовно поглаживала корешок; наверное, точно так она будет поглаживать того желтого пса, о котором мечтает.
— Это всего лишь выдумка, Каролина, — холодно напомнил он ей, подошел, взял книгу у нее из рук и поставил на полку. — Полезнее для вас было бы усвоить Бэкона: надежда — это хороший завтрак, но плохой ужин. Запомните это изречение, дорогая, и научитесь полагаться на себя, а не на фантастические мечты.
— Фу! — Каролина встала и улыбнулась Моргану; она едва доставала ему до плеча. — Если мне не изменяет память, Бэкон сказал также: некоторые книги следует пробовать, другие проглатывать и только немногие — пережевывать и переваривать. Мой желудок, ваша светлость, занят сейчас перевариванием безумного, чудесного, мудрого Дон Кихота, придуманного Сервантесом.
Морган с трудом подавил желание заключить это наивное, донкихотовское существо в объятия и поцеловать.
— Юные девицы, готовящиеся к выходу в свет, не употребляют слово желудок, Каролина, — сухо заметил он, думая, что секунду назад едва не стал развратником, а теперь, подобно отцу, стал ханжой.
Она сморщила нос, что было огромным шагом вперед: прежде в таких случаях она называла его тупоголовой свиньей.
— Не понимаю почему, — возразила она. — Ведь существует такой орган — желудок. У меня есть желудок, так же как ноги, колени и бедра, — видите? — Она приподняла юбки, демонстрируя изумленному Моргану длинные, стройные ножки.
— Вы меня очень обяжете, если вспомните, что вас готовят на роль настоящей леди. Иногда я думаю, что мне было бы легче запрячь русского медведя.
— Не прерывайте меня, Морган, — парировала она, удивив его холодной властностью тона, словно была рождена для того, чтобы повелевать. — У меня есть желудок, и у меня есть ноги. И все остальные части тела. Ведь я должна есть, ходить и так далее. Мне нравится быть леди, Морган, если это означает, что я могу есть, когда голодна, носить прекрасную одежду, не делясь ею со вшами, читать прекрасные книги, танцевать и слушать, что ваш отец перед обедом говорит о Боге. Но будь я проклята как последняя лгунья, если сделаю вид, что у меня нет задницы или что я этого не знаю.
— Да, она у вас есть, малышка, — подтвердил Морган, не позволяя себе сердиться из-за того, что она употребила лексику простолюдинов. — И притом прекрасная, насколько я могу судить.
Когда он начал говорить, Каролина подняла руку, направив указательный палец с искусанным ногтем прямо в лицо Моргану. Ее рот приоткрылся, как бы готовясь оспорить все, что он скажет. Но поднятая рука внезапно опустилась, ее головка томно склонилась набок — она явно кокетничала, что было полным откровением для Моргана.
— Полегче, сэр, мне кажется, вы зашли слишком далеко для джентльмена, имеющего дело со светской дамой. — Она снова подняла руку и начала обмахиваться ею, как веером. — Боюсь, что я переутомилась, мой лорд Клейтонский, и должна присесть отдохнуть.
— На свою задницу, сиротка? — спросил Морган, положив руки ей на плечи, когда она громко засмеялась.
Маленькая колдунья! Все это время она, оказывается, изучала и прощупывала Моргана. Он был очарован. Эти дразнящие изумрудные глаза! Эти полные, улыбающиеся губы, возбуждающая поза маленького, но вполне сформировавшегося, упругого тела. Длинные стройные ноги.
— Ах, наплевать! — воскликнул он, прижав ее к себе и ища губами ее губы.
Она была неопытна — он знал это, — и поначалу губы ее были крепко сжаты.
Но Каролина, как всегда, его удивила: несколько секунд спустя он почувствовал, что она отвечает на его поцелуй.
Голова у него закружилась, и он даже пошатнулся.
— Ну не ловкая ли тварь эта крыса,
Что ворует со стола зерна риса?
Говорит она одно, делает другое.
Джентльменская честь — что это такое?
Хезвит! Вот неудача! Морган быстро выпустил Каролину из объятий. Но она не испугалась. Она смотрела на него снизу вверх так, словно только что пробудилась ото сна и не вполне понимает, как оказалась в кабинете герцога.
— Все в порядке, Каролина, — тихо сказал Морган, понимая, что это не так. — Ферди, пожалуйста, не думай, что ты должен соблюдать приличия и стучать в дверь, прежде чем войти в комнату, — съязвил маркиз, глядя на хмурившегося карлика. — В конце концов, мой дорогой отец убедил тебя в том, что ты хозяин в этом доме.