А этот способ должен был существовать. Потому что она не чувствовала, что занимается чем-то грязным два дня назад, когда Морган обнимал ее и целовал. Это было чудесно. И она не чувствовала себя виноватой или испорченной, как те в Вудвере. Это было просто чудесно — и все.
Услышав слабый звук под дверью в коридоре, Каролина быстро села и вытерла слезы, только сейчас осознав, что плакала.
— Бетт? Это ты?
Ответа не последовало, но странные звуки не прекратились: казалось, кто-то скреб по дереву. Отбросив одеяло, она соскочила с кровати, взяла длинное белое домашнее платье и, сунув руки в рукава, подошла к двери, недоверчиво глядя на нее, словно какие-то чудовища затаились с другой стороны.
— Кто там? — спросила она, прижимая ухо к деревянной двери. — Бетт?
Раздался еще один скрежещущий звук. Она увидела, как поворачивается ручка двери. Вне себя от страха (ведь до сих пор она ощущала себя в полной безопасности в гостях у герцога), Каролина попятилась назад. Дверь медленно отворилась.
Но чудовище не появилось. В коридоре вообще никого не было. С минуту ей казалось, что она все вообразила, а дверь отворилась сама. Не надо было так много думать о грязном деле.
И тут она посмотрела вниз и увидела на полу небольшую закрытую корзинку, к ручке которой был привязан большой розовый бант. Некоторое время она стояла неподвижно и только смотрела на корзинку, не в силах поверить, что кто-то оставил ей подарок, а сам тайком скрылся.
Должно быть, это Ферди, решила она, припомнив, что за последние два дня карлик не раз извинялся за то, что без стука ворвался в кабинет герцога и пытался вызвать маркиза на дуэль. Но он не должен был приносить ей подарок. Она тогда обрадовалась его появлению, хотя и испугалась, что карлик поплатится за свою безрассудную смелость.
Она вышла в коридор и осмотрелась, предполагая, что Ферди мог спрятаться за большим сундуком или за одной из кадок с растениями, стоявшими вдоль стен. Никого не обнаружив, Каролина подняла корзинку и торопливо вернулась в свою комнату, заперев за собой дверь.
Забравшись обратно в постель, она поставила корзинку на одеяло и тут заметила аккуратно сложенный листок бумаги, торчавший из розового банта. Каролина вытащила листок, развернула его и поднесла к свече, стоявшей на ночном столике возле кровати, готовясь прочесть рифмованное извинение Ферди.
Она еще не успела ничего разобрать, когда корзинка стала наклоняться и крышка приоткрылась. Каролина испуганно прижалась к спинке кровати, уверенная, что ей преподнесли в качестве подарка змею. Но тут показался маленький розовый носик и два больших желто-зеленых глаза, а затем и вся пушистая мордочка с двумя, острыми ушками с черными кончиками.
— Мя-у, — произнесла маленькая кошечка, словно желая Каролине доброго вечера, потом, окончательно отодвинув крышку корзинки, выбралась на одеяло. — Мяу, — повторила она и начала лизать свою белоснежную лапку.
— Ах какая прелесть! — Каролина поднесла кошечку к лицу, поглаживая ее мягкий белый мех, и вдруг громко засмеялась, заметив, что кончик хвоста кошки, как и кончики ушей, черный. — Ты похожа на мою муфту! — воскликнула она, положив кошку себе на колени и лаская ее розовый животик. — Только ты более теплая, гораздо более красивая, моя маленькая муфточка, моя сладкая Муффи. Ты ведь, знаешь ли, дама, — сказала она, задрав кошке хвост. — Я разбираюсь в таких вещах.
Муффи мгновенно отреагировала — то ли на свое новое имя, то ли на бесцеремонное определение ее пола — и вонзила маленькие острые зубки в палец своей новой хозяйки, а когтями до крови оцарапала ей запястье.
Каролина не обратила внимания на царапины.
— Скоро придет Бетт, Муффи, — сообщила она кошке, которая, защитив свое достоинство, разлеглась на коленях Каролины и громко замурлыкала. — Я попрошу ее принести из кухни еще немного молока и ящик с песком: ты ведь еще слишком мала, чтобы выходить для этого на прогулку. Ты любишь молоко, Муффи? Ну и Ферди! Какой чудесный подарок!
Каролина вспомнила, что все еще не прочитала послания карлика. Стараясь не потревожить Муффи, она наклонилась и взяла в руки листок бумаги, снова поднеся его поближе к свече, и прочла:
Моя дорогая леди Каролина!
Мигель де Сервантес, создатель почитаемого Вами Дон Кихота, написал: «Каждый человек таков, каким сотворили его небеса, а иногда и намного хуже». Я боюсь, что если Дон Кихот являет собой образец человека во всем его совершенстве, то сам я представляю собой человека в его худших проявлениях. Я опустился бы еще ниже, если бы стал просить у Вас прощения за свое недавнее непростительное поведение. Я могу только предложить Вам этот маленький подарок и свое обещание больше не оскорблять Вас.
Морган.
Каролина перечитала записку три раза подряд, дрожащими руками сжимая листок бумаги, затем осторожно положила его на ночной столик.
Его непростительное поведение.
Что он хотел этим сказать?
Он поцеловал ее. Она поцеловала его. Вот и все. Не больше и не меньше. Но назвать этот поцелуй непростительным поведением, оскорблением?
Почему? Он едва дотронулся до нее. Он не причинял ей боли. Они не занимались грязным делом.
Наслаждался ли он поцелуем? Ныли ли у него руки? Охватило ли его то странное, но невероятно приятное ощущение, которое пронзило все ее тело и до сих пор, два дня спустя, заставляет смотреться во все зеркала и недоумевать, почему она выглядит так же, как прежде, если знает, что поцелуй Моргана изменил все ее существо?
Каролина посмотрела на Муффи, и слезы навернулись ей на глаза: она поняла, что должна сделать. Она могла бы принять подарок от Ферди в знак того, что прощает его за то, что карлик пытался спасти ее от самой себя, хотя она его об этом не просила. Но она не может принять кошечку от Моргана — так же как и его извинения.
Потому что она не может жалеть о том, что он ее поцеловал. И она никогда не будет жалеть, что поцеловала его в ответ.
Морган отпустил Симмонса, сказав лакею, что этим вечером разденется сам, поэтому он был недоволен, услышав стук в дверь.
Он остался сидеть, развалившись в кресле у камина, глядя на языки угасающего пламени и держа двумя пальцами наполовину пустой бокал с бренди. Глубоко вздохнув, он крикнул «Войдите!» таким тоном, который, по его мысли, должен был отпугнуть всякого, если тот не был дураком или очень храбрым человеком, и сделал еще один большой глоток бренди.
Он был настолько погружен в свои мысли, что немедленно забыл о непрошеном госте и очень удивился, когда несколько секунд спустя услышал за своей спиной голос Каролины Манди:
— Добрый вечер, ваша светлость.
Он взглянул на себя — на свою расстегнутую белую рубашку без галстука, на свои ноги в носках, вытянутые и лежавшие на декоративных медных подставках для дров.
Он поставил бокал на стол, встал и провел рукой по волосам, но непокорная черная прядь снова упала ему на лоб. Затем он медленно повернулся, надеясь, что ослышался, что это его пропитанные бренди мозги сыграли с ним злую шутку.
Обернувшись, он увидел Каролину, стоящую не далее чем в трех футах от него. Ее босые ноги выглядывали из-под подола домашнего платья, распущенные светлые волосы спадали до талии. Она держала у груди корзинку, сжимая ее маленькими белыми ручками.
— Я… простите, что беспокою вас, Мор… я хотела сказать ваша светлость, — пролепетала она, отводя глаза и, видимо, понимая, что это была невероятная глупость — прийти к нему в комнату. Одной. Едва одетой. Среди ночи.
Боже милостивый, неужели она пришла к нему, чтобы искушать?
— Леди Каролина, — проговорил он холодно. — Похоже, вы не научились за прошедшие три месяца. Вы не должны приходить в апартаменты мужчины. Ни днем, ни, тем более, ночью. Да еще неодетой. Я допускаю, что мисс Твиттингдон — пустоголовый романтик, но она должна была вам это внушить.
Каролина сделала шаг назад и непроизвольно начала грызть ноготь. Он заметил длинные царапины на нежной коже ее запястья.
— Я знаю, что поступаю не по правилам, ваша светлость. Я не задержусь здесь. Я… я просто хотела вернуть вам вашу корзинку. Муффи замечательная кошка, — может быть, она самая лучшая кошка в Суссексе, если не во всей Англии, — но я не могу принять ее. Я… просто не могу.