— Я никогда не верил, что он примет тебя, — признался Морган, беспомощно разводя руками. — Я думал, граф отвергнет твои — или мои — притязания, и Ричард вынужден будет вызвать меня на дуэль. Он должен был это сделать, если бы хотел остаться героем этого мерзкого, кишащего идиотами общества. Но Ричард спутал мне все карты. Они согласились признать тебя, и дуэли не будет. Все это не имеет смысла, Каро. Почему они не отвергли тебя?
— Ты меня спрашиваешь? Морган, позволь тебе напомнить, что из того немногого, что ты мне рассказал, я не могу составить никакого представления о происходящем. Я всего лишь исполнитель, которого ты нанял, человек, который вообще не должен задавать вопросов. Ты просто приказывал, а я подчинялась, зарабатывая себе коттедж и содержание. Вспомни: я не задавала вопросов. Хотя, оценивая ситуацию задним числом, приходишь к выводу, что я должна была попытаться выяснить истину, не правда ли?
Морган вытянул руку, призывая ее замолчать, и она немедленно подчинилась. Он должен подумать. Он должен выкинуть из головы реакцию отца на его достижения, свое собственное разочарование — и подумать.
Он принялся мерить комнату шагами, глядя в пол.
— Так сказал дядя Джеймс, — размышлял он вслух, — но я не воспринял его слова всерьез. Этот человек никогда в жизни не говорил правду. Никогда не делал ничего такого, что не сулило бы ему выгоду. Но что, если он сказал правду? Что, если — о Боже! — граф действительно замешан в убийстве брата и его жены? Возможно, он считает, что у меня есть доказательства. Страх этого разоблачения — в гораздо большей степени, чем прегрешения Ричарда, — сделал его настолько сговорчивым, что он согласился признать Каро. Уитхем — убийца? По правде говоря, я думал об этом, не исключал такой возможности, но я никогда действительно…
Он провел рукой по волосам, стараясь поточнее припомнить, что говорил его дядя. Ему вспомнились только ругательства и страх, а также мольбы спасти его душу, спасти их души. Оставив это, он сосредоточился на недавно закончившемся вечере.
— Из-за неожиданного вмешательства Ричарда мне не удалось ничего объяснить. Да если бы я и заговорил, то все равно ничего бы не доказал. В глазах всех Ричард — Единорог. Ричард — герой. Даже Веллингтон верит в это! Слова Ричарда имели бы больший вес, чем мои. Это всегда останавливало меня. И тут дядя Джеймс делает мне подарок, и я разрабатываю план. Он казался превосходным, однако не удался. По-видимому, граф действительно верит, что я могу разоблачить его, а не только Ричарда, — это объясняет его испуг, его уступчивость. Прием состоится на будущей неделе. У него масса времени. Он считает, что у него нет оснований опасаться тебя, Каро. Может быть, он защищает не Ричарда, — может быть, он защищает себя?
Каролина соскочила с кровати и встала, преградив ему дорогу, так что ему пришлось прекратить хождение по комнате.
— Сейчас, Морган, ты сядешь и расскажешь мне обо всем. Ты расскажешь мне все о своем дяде. Все о Ричарде. Все об этой проклятой мести, которая довела тебя до того, что ты даже не заметил, как соблазнительна твоя жена в новом домашнем платье. Ты меня понял?
Морган улыбнулся, обняв Каролину за плечи. Он хотел только одного: вернуться к анализу сегодняшнего вечера, но она была права.
— Я бурчал что-то себе под нос, дорогая, не так ли? Извини. Ты права. Ты заслуживаешь, чтобы я все тебе объяснил. Пойдем, ты должна устроиться поудобнее, тебе предстоит выслушать историю о том, каким я был дураком. Но предупреждаю: это не очень веселая история.
— Я никогда и не предполагала, что она может оказаться веселой.
Он подвел ее к кровати, усадил и поцеловал в лоб, накрыв ее ноги одеялом. Затем сел сам.
— Я полагаю, мне следует начать сначала, — сказал он с болью в голосе, зная, что ему предстоит рассказать то, о чем он хранил молчание в течение трех лет; то, о чем он пытался забыть. Он расскажет Каролине все, не скрывая неприглядных деталей, которые скрыл даже от отца.
— Сначала я расскажу тебе о Джереми.
Каролина взяла его за руку, но, начав рассказывать, он забыл про нее, забыл, где находится, и видел перед собой только военный лагерь в горах, ощущал только порывы пронизывающего ветра и тяжелое чувство ожидания. Ожидания помощи. Ожидания Ричарда.
Три дня и три ночи, потом четыре, потом неделя, потом он решил, что Ричард, должно быть, попал в плен. Джереми спросил, считает ли Морган, что Ричард мертв, затем снова погрузился в молчание, которого не нарушал целых два дня. Джереми, который не был солдатом, которому вообще было не место в этом лагере.
Они были отрезаны от всего мира из-за страсти Моргана к секретности. Только Ричард знал об их существовании. Только Ричард мог спасти их от голода, от французов. Хенкок уже заболел дизентерией, Берт должен был скоро умереть, если раной на его ноге не займется врач.
Они не могли покинуть лагерь. Отступавшие отряды французов окружали их со всех сторон, и двигаться с больными и ранеными было невозможно. Легче было бы верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем провести отряд по склону горы, кишевшему французами.
Но хуже всего было то, что в случае плена Ричарда и его гибели зашифрованное послание Моргана могло попасть в руки врага. Ричард, которому Морган по глупости сообщил о том, о чем тот не должен был знать, мог под пытками выдать тайну, подвергнув опасности тысячи англичан.
Ничего не оставалось делать — Морган должен был покинуть лагерь. Оставить своих людей. Оставить Джереми. Он должен был пожертвовать ими, включая собственного брата, чтобы спасти тысячи жизней.
Это было самое трудное решение из всех, какие Морган принимал в своей жизни.
Он должен был отправиться в путь с наступлением темноты, разыскать союзников, доложить свою информацию и вернуться в лагерь. Если будет не слишком поздно. Если по возвращении он еще сможет кому-то помочь.
Как вскоре выяснилось, он принял решение слишком поздно.
Он прошел меньше мили, когда услышал за собой шквал ружейного огня. Морган помчался назад, карабкаясь по скользкому склону, и наконец забрался на выступ скалы, расположенной над маленьким лагерем англичан. Он увидел, как два французских солдата вели Джереми. Трое солдат Моргана лежали убитые вокруг лагерного костра, который они, по-видимому, развели после ухода Моргана, вопреки его категорическому запрету.
Морган не мог прийти на помощь Джереми. У него был только пистолет. Он не мог жертвовать информацией, которая могла спасти тысячи жизней ради достойного, но самоубийственного жеста — попытки спасти брата.
Все, что он мог сделать, — это остаться на месте. Остаться и смотреть.
Он знал, что это не займет много времени.
И тогда это началось. Допрос. Пытки.
Морган оставался на месте.
Это была война в своих самых грубых, самых зверских проявлениях. Дело французов было уже почти проиграно, и офицер, командовавший операцией по захвату лагеря, очевидно, решил, что наткнулся на секретного агента.
Джонс был застрелен сразу, как только попытался скрыться в кустах. Макдональд, уже больной, был забит до смерти. Следующим погиб Пиппин.
После этого Морган потерял счет смертям.
Но он продолжал наблюдать. Он видел, как француз пытал Джереми. Он видел, как Джереми истекает кровью. Он слышал, как Джереми стонет. Когда забрезжило утро и французы покинули лагерь, Морган подошел и взял на руки изуродованное тело Джереми. Он нашел Джереми, когда тот испускал последнее дыхание, и его последние слова были обращены не к брату, не к отцу, а к Ричарду Уилбертону, ублюдку, который их предал.
— Только Берт, — закончил Морган свой рассказ, — который лежал без сознания в палатке, и я были живы, когда часом позже в лагерь вошел небольшой отряд австрийских солдат, наших союзников. Я привез останки моего брата домой, чтобы похоронить его как героя и заслужить прощение отца.
— А Ричард? — Каролина задала этот вопрос почти шепотом, спрятав голову у него на груди. Ее прекрасные зеленые глаза были полны слез.
— Ричарду каким-то образом удалось добраться до расположения наших частей. Моя информация была передана. Ты только подумай, Каро, я считал, что не могу спасать Джереми из-за этой информации, но я ошибался. Ричард выполнил мое поручение. Он просто забыл вернуться на помощь своим товарищам по оружию — я полагаю, это понятное упущение, если принять во внимание, что Ричард внезапно стал знаменитостью. Ему отдавали почести как Единорогу, величайшему английскому герою; его поздравляли в Карлтон-Хаузе, когда я ехал на фермерской телеге из Дувра в «Акры» с телом Джереми в бочке от яблочного уксуса. Я провел дома около шести месяцев, прежде чем вернуться в войска, а после Ватерлоо приехал в Клейхилл. Ричард не связался со мной, никогда не пытался объяснить свое исчезновение. Наша встреча у Альмаков на прошлой неделе была первой с тех пор, как он выехал из лагеря на моей лошади, одетый в мой плащ, с моей маской на лице, с моим посланием и с клятвой — вернуться как можно скорее.