— Один час, мисс О’Хенлан, и ни минуты больше. И никому ни слова.
— Это вы мне? — возмутилась Персик, поднимаясь на ноги. — Я буду нема как могила, даю вам слово.
— Я предпочел бы не брать с собой ни вас, ни вашего слова, мисс О’Хенлан, как говорите вы, ирландцы: нужда заставит — и дьявола запряжешь. — Морган удобнее расположился в седле. — Да, вот еще что. Пожалуйста, помойтесь до моего возвращения. От вас разит нечистотами, мисс О’Хенлан.
Персик игриво помахала костлявой рукой Моргану, направившему лошадь к дороге:
— Окунуться в лохань пасторского пива? Хорошо, не возражаю, но только ненадолго и только потому, что вы такой красавчик.
ГЛАВА 3
Никогда не суди о людях по их внешности.
— Дульцинея? Дульцинея! Мой сладкий, измученный ангел, я знаю, что ты прячешься снаружи. Зайди ко мне сейчас же! Мне в голову пришла великолепнейшая мысль!
Каролина Манди подняла голову. Она на минутку позволила себе вздремнуть, устав до изнеможения. Пробудившись, она встала с грязной деревянной скамейки, прислоненной к стене коридора, по обеим сторонам которого размещались комнатки для богатых пациентов.
— Тетя Летиция, все ваши мысли великолепны, — мягко проговорила она, входя в дверь, — и, поскольку они приходят к вам не реже чем три раза в день, я не вижу необходимости бежать сломя голову.
— Ах, несчастная, — жалобно произнесла Летиция Твиттингдон, женщина в возрасте лет пятидесяти. Она сидела на подоконнике, скрестив ноги и выпятив нижнюю губу, когда Каролина вошла в комнату. Длинное, костлявое тело мисс Твиттингдон было облачено в ярко-красное платье, алый шелковый тюрбан скрывал ее волосы. — А я-то была уверена, что ты хочешь услышать от меня и выучить имена и титулы всех принцев крови и принцесс, родственников доброго короля Георга. Все воспитанные молодые леди должны занять такие вещи, Дульцинея. Недостаточно быть только красивой. Мы должны завершить твое образование. Давай проверим: жива ли еще принцесса Амелия? Помнится, с этим прелестным маленьким существом связана какая-то трагедия.
Каролина нагнулась, подняла шерстяную шаль мисс Твиттингдон и повесила ее на спинку.
— В другой раз, дорогая леди, — пообещала она, слабо улыбнувшись. Она была измотана. Но это было ее обычное состояние. — Сегодня блестяще образованная дебютантка не успела опорожнить ночные горшки.
— Дульцинея! Сколько раз должна я напоминать тебе, что благородные люди — такие, как ты, — не упоминают в разговоре о таких низменных вещах! Это ж надо: ночные горшки! Дон Кихот Ламанчский, достойнейший из рыцарей — настоящий святой! — назвал бы их золотыми кубками. Ах, дорогая, должна ли я была так говорить? Не святотатство ли это?
— Право, не знаю. Если я правильно понимаю значение слова — а именно этому вы меня и учили, — то вся жизнь — одно сплошное святотатство. Может быть, вам следует, называть меня Альдонсой, как в книге мистера Сервантеса?
— Никогда! — Мисс Твиттингдон подняла указательный палец и помахала им в воздухе, — Я не мужчина и не могу совершить блистательные подвиги, как Дон Кихот, но никто не лишит меня моей Дульцинеи!
— Конечно, никто у вас ее не отнимет. Пожалуйста, простите меня, тетя Летиция. Должно быть, я слишком устала и несколько упустила из виду, какое высокое положение я занимаю, поэтому и упомянула о ночных горшках. Я все утро чистила картошку на кухне, а остальную часть дня провела в общем крыле лечебницы, пытаясь убедить мистера Дженкинса отказаться от идеи откусить левое ухо мистера Истона, которого он все это время сжимал мертвой хваткой.
Мисс Твиттингдон вздрогнула и подалась вперед:
— Какой ужас! И тебе это удалось?
— Я не вполне уверена, — призналась Каролина, усевшись на стул. — Мистер Дженкинс кончил тем, что откусил нижнюю часть правого уха мистера Истона, — впрочем, тот, кажется, и не возражал. Но мистер Истон вообще никогда не возражает. Скажите, тетушка, могу ли я считать перемену уха своим успехом?
Летиция склонила голову набок, прижав палец к тонким губам:
— Я должна это обдумать… Нет, мне так не кажется, Дульцинея. Но, по правде говоря, моя дорогая, я не понимаю, зачем ты к ним ходила в общее крыло. — Она с видом заговорщицы понизила голос и добавила почти шепотом: — Леди не подобает говорить такое, я полагаю, но все они, знаешь ли, сумасшедшие, как жители Бедлама. Сумасшедшие бедламиты.
Каролина отвернулась от мисс Твиттингдон, которая, после пяти лет, проведенных в психиатрической лечебнице, все еще не осознала, что она тоже пациентка, а не почетная посетительница. Возможно, посети она общее крыло больницы, то скорее поняла бы сомнительность своего положения. Ибо если бы ее брат перестал высылать ежемесячную плату владельцам лечебницы, Летиция оказалась бы в одной из тех узких, неотапливаемых камер. Но что толку пугать такую милую, безобидную старую леди?
Можно было только изумляться, что она, Каролина Манди, сама еще не обезумела за год, который проработала прислугой в Вудверовой психиатрической лечебнице. С первого дня, когда один из пациентов принялся забрасывать ее своими экскрементами, Каролина поняла, что ее переезд сюда из сиротского приюта в Глайнде не стал радикальным шагом на пути к лучшей жизни.
Но Каролина выжила.
Она выжила, потому что альтернативой была или смерть, или, как полагала Персик, присоединение к армии лондонских проституток, слонявшихся вокруг Ковент-Гардена.
Персик действительно не хотела, чтобы Каролина стала одной из испорченных голубок Ковент-Гардена. Теперь Каролина это поняла. Она запугала девушку, чтобы та осознала, что даже собачья жизнь в лечебнице для умалишенных, среди маньяков, предпочтительнее той дороги, по которой пошли многие девушки-сироты, которых вышвырнули из приютов, предоставив их самим себе.
— У тебя будет время для урока сегодня вечером, Дульцинея?
Каролина вернулась к реальности и посмотрела на пожилую женщину, улыбавшуюся ей. Мисс Твиттингдон боялась оставаться одна, не зная, чем заполнить часы одиночества, во время которых в ее голову закрадывались мысли, неподобающие леди. Эти мысли касались, в основном, ее брата и пугали ее.
— Конечно, у меня найдется время, тетя Легация, — ответила Каролина. — Ведь я делаю все возможное, чтобы проводить с вами побольше времени каждый день.
Мисс Твиттингдон нахмурилась и погрозила Каролине пальцем:
— Нет, ты этого не делаешь — иначе я не слышала бы варварских ирландизмов в твоей речи. Мы не начинаем предложение с союза «и» и не заканчиваем его словами знаете ли. Это ужасающие примеры ирландского говора. Такая речь — верный признак плохого воспитания. Ты запомнишь это, не правда ли? Ты должна! Иначе как ты выйдешь в свет в следующем сезоне?
Каролина округлила глаза. Она слышала этот бред относительно своего выхода в свет с момента первой встречи с мисс Твиттингдон, которая немедленно потребовала, чтобы Каролина называла ее тетей. Мысли тети Летиции не произвели на Каролину особого впечатления, и она согласилась на ежедневные уроки только потому, что у мисс Твиттингдон оказался неисчерпаемый запас сладостей в жестяной коробке, которую она держала, у себя под кроватью.
Но со временем она привязалась к этой женщине, полюбила уроки и книги своей тетушки. Хотя совершенствование речи, примитивные уроки истории и правила обращения с палтусом за столом (а Каролина даже не знала, что такое палтус) едва ли могли пригодиться здесь, у Вудвера.
Но комната Летиции Твиттингдон была теплой даже зимой, здесь всегда стоял тазик с водой, где Каролина могла помыться, и было приятно называть кого-то тетушкой. Поэтому Каролину больше не смущали грандиозные планы, которые Легация строила на счет своей племянницы, не устававшей удивляться тщеславию тети.
Великие планы Летиции Твиттингдон относительно будущего Каролины заставляли девушку страдать по ночам, когда она лежала на своей узкой кровати на чердаке, сознавая, что Каролина Манди, в отличие от кошки Дика Виттингтона, никогда не увидит короля.