Филипп Дюбуа сидел во главе стола на месте номинального хозяина дома. Темные волосы Селеста получила в наследство от него. И только их. Характером юная ведьма пошла в мать. Я уже знала по рассказам Изабэль, что тучный, лысеющий и полноватый Филипп был подкаблучником. За мужчин другого типа ведьмы замуж просто не ходили. Любой тиран, деспот и любитель грохнуть кулаком по столу: «Молчи, женщина!» сводил на нет жизнь в Ковене. Прячась от Святой Инквизиции и слишком любопытных горожан, ведьмы собирались на заседания Ковена ночью. А какой муж спокойно отпустит любимую жену черт знает куда после захода солнца? Это неприлично! А если нужно уехать в другой город или деревню, чтобы помочь местным ведьмам справиться со сложной работой? Нет-нет! Или вместе или сиди дома, дорогая! А Филипп разрешал. И, если верить Изабэль, даже не пытался сунуть нос в её дела. Чудо-супруг! Еще бы дочь ни в чем не ограничивал, и жизнь казалась бы сказкой.
Вторым мне на глаза попался Андрэ. Цветом волос и привычкой чесать украдкой кончик носа старший наследник Дюбуа уродился в мать. Вернее, он был недонаследником, поскольку Белая магия в роду передавалась только по женской линии. Ну, вроде бы, живи и радуйся без лишних проблем, но нет. Изабэль через Ковен оформила разрешение в городском совете оставить по завещанию дом и часовую мастерскую Селесте. Да-да, в обход старшего брата, древних обычаев и так далее и тому подобное. У ведьм так принято и плевали они на недовольство мужчин. Наши феминистки удавились бы от зависти. Махровое средневековье, суровый патриархат, а в отдельно взятых семьях женщина была главной и точка. Феерично.
– Просим прощение за опоздание, Селесте нездоровилось, – мурлыкнула Изабэль, напряженно вглядываясь в лица родственников.
Мужчины сидели с каменными лицами, а тетушка Камилла едва заметно сквасилась. Та самая ведьма, что ставила защитные чары на дом Дюбуа, приходилась хозяйке дома младшей сестрой. Похожи они были друг на друга, как сарделька на макаронину. Камилла не вышла ростом и явно налегала без меры на сладкое и мучное. Талия не определялась, полная грудь тянула её вниз, а на круглом лице вместо добродушия и сытого удовлетворения застыла гримаса раздраженности.
– Как ты себя чувствуешь теперь, дитя? – проквакала тетушка.
– Благодарю, заметно лучше, – смиренно ответила я и опустила глаза в пол, как учила мать Селесты.
Не знаю, разглядела ли она то, что хотела, но веди я расследование убийства, поставила бы на Андрэ. Безразличие на его лице сменилось досадой и он потянулся за кувшином, не дожидаясь разрешения начать трапезу. Что наливал-то? Вино, судя по цвету и тонкому аромату винограда. Ах, вот откуда мешки под глазами и легкая одутловатость лица. Старший отпрыск от печали и горя закладывал за воротник. Надо же, как обижала участь недонаследника. Нет, ну его можно понять. Мать немолода, вторую девочку уже вряд ли родит, а после смерти сестры все гарантированно достанется ему. Он, поди, и подсыпал яд, начисто проигнорировав всю ведьминскую защиту, так как ставилась она против других.
– Что у нас на обед? – деловито поинтересовалась Изабэль, усаживаясь на место возле Филиппа.
– Пирог из ревеня и куриные потроха с чесноком. Мари, подавай, – приказал он и щелкнул пальцами.
Вторая служанка в доме Дюбуа как раз была типичной деревенской девушкой. Крепкой, коренастой и, к сожалению, не очень красивой. Задорно кивнув, она шагнула к столу и сняла крышку с котелка. Так вот что пахло на весь дом! Мамочки, они это собирались есть! Я чудом сдержалась, чтобы не заткнуть нос, и с тоской подумала, что если Селеста до сих пор не заработала гастрит, то он явно не за горами. И ядреный запах чеснока вряд ли выветрится к завтрашнему Совету Междумирья. Как я буду разговаривать с герцогом Ада? Через платок?
– Что-то мне снова дурно, матушка, – пискнула я и шагнула назад.
– Моя девочка, – жалостливо ответила Изабэль и погладила по плечу, – выпей воды и посиди с нами, а Мари принесет тебе булочек от месье Готье.
Наверное, вид у восставшей из мертвых Селесты и правда был не очень, потому что мужчины с готовностью закивали, и Андре даже встал, чтобы отодвинуть для меня табурет. Какая галантность! Ничего ядовитого из рукава в тарелку не упало? Вроде нет. Я уселась на жесткий табурет и сложила руки на коленях. Как бы так вывернуться, чтобы совсем ничего не есть? Страшно было.
Служанка разложила куриные потроха по тарелкам господ и, видимо, рванула в булочную за едой для меня, а семейство расслабилось и заговорило о делах насущных. Я не прислушивалась. Что-то про больные зубы мадам Роу и приглашение на крестины к третьей дочери зеленщика Дуко. Обычный бытовой треп, пролетающий мимо сознания, как болтовня участников телешоу в кухонном телевизоре. Я приглядывалась к пирогу из ревеня, пытаясь унять слюнотечение, когда Изабэль захрипела. Вот натурально выкатила глаза и схватилась за горло.