Жинбан купил этот трактир у прежнего владельца, поверив слухам, что рядом с деревней хотят начать торговать лесом. Хозяин лесных угодий дал на это разрешение. Но не получилось. Денег было мало. Жинбан вместе с женой еле сводили концы с концами. Из-за этого не могли позволить себе помощников. Когда представился случай, его жена сбежала с заезжим гонцом, который вез послание от владыки земель к хозяину лесных угодий. Устала от тяжелой жизни. А Жинбан потерял интерес к жизни.
Слушая эту нехитрую повесть про надежды, разочарования и отношения, я узнала, что оказывается здесь земля была не общей, а кому-то принадлежала. Неожиданно. Я не знала, что здесь такое устройство. Мне казалось, что люди равны. Просто деревни отличаются по благосостоянию. Но видимо неравенство проявлялось еще и в сословиях.
На моей планете были проще. Кто-то смог раскрутиться, поэтому имел фермы, заводы. Был хозяином компании. Другие на него работали. И рабочих было естественно больше, чем хозяев. Тоже сильное расслоение. А разве может быть иначе? Наверное не может. Один работает хорошо, другой спустя рукава. И что? Заработанные деньги надо делить между всеми в равных долях? Так это неправильно. Нечестно. Поэтому расслоение среди людей неизбежно, только проявляется оно в разных формах и в разных названиях. Решив, что надо будет узнать, как живут гномы, я понесла тарелки с обедом в столовую.
После работы на улице, горячая похлебка была встречена на ура. А всего-то мясной бульон, овощи и крупа. Все это напоминало или очень густой суп, или жидкую кашу с овощами, но это было сытно. Самое то для такого мороза. Хозяин ел с нами за одним столом. В столовой стало значительно теплее, когда сюда перенесли железную печь из сарая. Да и дыра была заделана. Это тоже играло существенную роль в утепление. Из оставшихся досок было решено сколотить временные кровати, чтоб не спать на полу. Комнату же, которую хозяин дома отдавал под ночлег, превратить во временную баню. Жинбан попытался возразить, но ему поставили жесткое условие: или он соглашается с гномами, или они его с постоялого двора вышвырнуть на мороз. Так как в такой мороз до соседней деревни дойти было сложно, а как мы выяснили у хозяина постоялого двора одежда не отличалась морозостойкостью, Жинбан согласился перед грубой силой.
— Лета, ты ведь говорила, что шить умеешь, — подошел ко мне Гиль.
— Есть такое дело.
— Сможешь мелкой штаны перешить. Я на детей как бы не рассчитывал. Есть небольшие, но они ей все равно велики. И кофту бы по размеру подогнать.
— Неси вещи и нитки с иголкой. Еще бы ножницы не помешали. Сделаю, — ответила я.
— Не вопрос. У меня швейный набор есть.
— Такое ощущение, что у тебя есть все, что может понадобиться.
— Дорога длинная, все может случиться, — ответил Гиль.
Пока гномы обустраивали баню, я ушивала вещи для девочки. Привычная работа на минуту заставила мысленно вернуться домой. Нас учили не только шить с помощью машинок, но и учили работать вручную. Машинка могла сделать ровную строчку, но все тонкости вышивки сделать не могла. Да и кроить приходилось вручную. Программированные машинки для кроя были только на производствах. Ателье не считалось производством. Хотя я и программы знала. Только теперь их можно было забыть. Машин здесь не было и в помине. Оставалось надеяться лишь на руки и знания, которые могли пригодиться в этих условиях до машинного времени.
Баня. В этот раз мы с девчонками мылись втроем. Даже удивительно что сюда не набились скопом остальные. Может побоялись напугать девчонок, как в тот раз меня, когда я в сарай сбежала? Сейчас же бежать было некуда. Разве что на кухне спать. В остатках воды я сразу выстирала одежду. Попросила Гиля веревки натянуть напротив загона. После мытья последовала большая стирка. Не обошлось без забавного момента. Жинбан наотрез отказывался мыться. Говорил, что все это лишние. Но гномы его силком затащили его в импровизированную баню, пригрозив объяснить на кулаках, как полезно мытье. Вышел оттуда хозяин постоялого двора лысый и без бороды. А еще он был недовольный и бурчал что-то про незваных наглых гостей, которых вынужден терпеть.
— Чего это вы к нему так сурово? — спросила я.