Так и вышло, что Бласт отправился со мной в роли слуги, носильщика, погонщика мулов и санитара.
Плавание из Пирея в Брундизий растянулось на десять дней из-за скверной погоды. Капитан-критянин честно предупреждал меня, что в апреле ветер часто бывает неблагоприятным и что он решается плыть только потому, что в мае цены на зерно, которое он везет, сильно упадут — подоспеют купцы с хлебом из Африки. Я тоже не мог откладывать свою поездку, но о причинах спешки говорить ему не стал. Критянин казался равнодушным к вопросам веры и ко всем богам, кроме Плутоса, но никакая осторожность не могла быть лишней в те годы.
Фрументария, на которой мы плыли, была построена совсем недавно, и под солнцем доски ее начинали выпускать смолу и крепкий лесной запах. Плоский медный Меркурий вертелся на верхушке мачты, указывая своим жезлом направление ветра. Поначалу море притворялось добрым и спокойным. Гребцы, послушные флейте келевста, ритмично поднимали весла и посылали корабль вперед мягкими толчками. Я пользовался штилем для того, чтобы расшифровать некоторые высказывания Пелагия, сохранившиеся у меня в скорописи. Приведу здесь те, глубина которых пугает меня до сих пор:
«Трудно, очень трудно поверить в то, что наши грехи могут быть прощены Господом. Но если поверить в это, грешить дальше становится еще стыднее…»
«Каждый человек рожден с зерном простоты в душе. Все человеческие науки направлены на разрушение этой простоты. Христианство — на взращивание ее. Разрушь простоту — и ты достигнешь успеха в мире. Но вечность будет потеряна для тебя. Следуй своей простоте — и ты будешь отвергнут миром. Но вечное примет тебя…»
«Страх Божий — серьезная вещь, непосильная детской душе. Пытаясь воспитывать детей в христианской вере, мы поневоле убираем из нее все страшное, чтобы не искалечить души своих детей. Но из-за этого вырастают взрослые, считающие христианство набором сказок, не видящие разницы между Олимпом, Синаем и Голгофой».
После того как мы обогнули Лаконию и двинулись на север, вдоль берегов Пелопоннеса, ветер стал налетать довольно часто. Мне пришлось спрятать свои таблички и папирусы. Гребцы убрали весла и полезли на мачты натягивать крепкие бычьи кожи. Нагруженная зерном фрументария сидела в воде глубоко, волнам было нелегко раскачать ее. Большую опасность представлял дождь, скрывавший от нас берега. Не видя ни солнца, ни луны, ни полосы прибоя, кибернет часто впадал в растерянность, не зная, куда повернуть рулевое весло. Капитан проводил почти все время, стоя рядом с ним на корме.
Когда мы проходили мимо острова Левкас, к дождю добавился туман. И тут впервые проявились невероятные способности моего Бласта к звездовидению. Он вдруг заволновался, захныкал, стал озираться. Потом побежал вверх по ступенькам к кормовой надстройке. Я видел, как он жестикулировал руками и прыгал перед кибернетом, указывал пальцами, хватался за правило.
Тот только отмахивался.
Бласт не унимался.
Капитану вскоре надоели его ужимки, и он потянулся к плетке. Но в это время порыв ветра приподнял туман, и мы увидели совсем близко окутанные пеной утесы острова. Нос фрументарии нацеливался прямо на них.
Засвистела флейта, гребцы кинулись к веслам, вонзили их в воду. Кибернет вместе с капитаном грудью упали на рулевое бревно, и корабль, накренившись, начал делать крутой поворот именно в ту сторону, куда указывал до этого Бласт. Только теперь стал слышен рев прибоя.
После этого случая капитан стал интересоваться способностями Бласта. В первую же звездную ночь он попросил у меня разрешения провести небольшое испытание. Бласту завязали глаза, поставили на палубу и, взяв за руки, крутанули несколько раз.
— Где Полярная звезда? — спросил капитан.
Бласт безошибочно поднял руку и указал.
Его поворачивали и так и эдак, но, даже шатаясь от головокружения, он всякий раз, из любого положения, правильно указывал на Полярную звезду.
Капитан и кибернет были изумлены. Теперь они часто заманивали чем-нибудь вкусным Бласта к себе на корму, особенно в пасмурную погоду, и испытывали его способность угадывать направление. А я размышлял о чудесах Господних. Каким образом дельфины находят друг друга в морской пустыне и держатся стаей? Как птицы не сбиваются с пути в дальних перелетах? Какой флейтист отдает команду всем рыбкам в стайке поворачивать разом то в одну, то в другую сторону? И нужно ли удивляться, что Господь, лишив Бласта многих человеческих умений, вознаградил — не за его ли простоту? — птичьим даром находить дорогу по звездам?