Кьони, императорские волки, прежде то ли дело проносившиеся по двору, теперь не показывались. Но их голоса были повсюду, – днем и ночью, то издалека, то совсем близко доносился волчий вой, безнадежный, тоскливый. Сперва Арш зажимала уши и молилась духам земли и императору, а потом стала слушать волков, пыталась понять, о чем они стонут.
Однажды утром, когда Арш сидела на краю веранды и сматывала нитки, во двор выбежал волк. Он бежал медленно, спотыкаясь, то и дело останавливался, принюхивался, словно пытаясь поймать исчезающий след. А потом рухнул на землю и остался лежать неподвижно.
Вышивальщицы высыпали во двор, Арш вместе с ними, – хотела подойти к упавшему кьони, но мать поймала ее, прижала к себе. Женщины стояли полукругом, не приближались, ждали, смотрели, как стражники склонились над волком, теребя его, пытаясь услышать дыхание.
– Мертв, – сказал один из стражников и, выпрямившись, повернулся к женщинам. – Расходитесь, мы унесем его.
Женщины потянулись обратно на веранду, – Арш упиралась, пыталась вывернуться из-под рук матери, – и лишь одна вышивальщица замерла, не сдвинулась с места.
Кудрявая Римара, вышивавшая поля и реки на подушках, смотрела на мертвого волка. А когда стражник шагнул к ней, чтобы отвести под крышу, упала на землю и закричала:
– Это знак, дурной знак! Чарена болен, земля страдает, кьони умирают, чтобы отсрочить его смерть, но их осталось так мало, совсем скоро!..
Стражник схватил Римару, зажал ей рот ладонью, а другой – десятник – велел:
– Выкиньте ее за ворота. Казните, если посмеет вернуться.
От потрясения Арш забыла упираться, и мать втащила ее на веранду, прочь от Римары, стражников и мертвого волка.
– Почему, почему? – спрашивала Арш и не могла договорить. Почему Римара так говорила про императора, почему называла его по имени, как любого безродного человека, почему кьони умер, почему наказание Римаре такое жестокое?
– Молчи, Арш, молчи. – Голос матери был пропитан страхом. – А то выгонят и нас.
К середине зимы туман, наконец, покинул столицу. Изморозь покрыла перила, навесы и высохшую траву во дворе, а в воздухе кружили редкие снежинки. Веранду занавесили покрывалами, поставили тяжелые медные жаровни. Теперь здесь всегда было сумрачно, женщины работали при свете лампад. Арш по-прежнему бегала с поручениями, куталась в шерстяную накидку, дула на замерзшие пальцы. Коридоры теперь стали безлюдными и тихими, лишь стража была повсюду, у дверей и ворот.
Арш больше не видела ни императора, ни его кьони.
Однажды утром, когда Арш помогала матери натягивать шелковый платок на раму, пришел незнакомый человек. Следом за ним шагали четверо воинов, но сам он был без оружия, в дорогой одежде с широкими рукавами и знаками волшебства. Женщины встали, приветствуя вошедшего, а он сказал:
– На рассвете умер любимый волк императора. Молитесь – император сказал нам, что болен и не знает, чем исцелиться. Молитесь о его жизни, молитесь о жизни империи.
Голос незнакомца звучал устало и глухо, словно он повторял эти слова уже много раз, в каждой комнате и каждом зале дворца. Тишина сковала веранду, а затем старшая вышивальщица запела. Сперва тихо, потом все громче она пела мольбу духу Желтой реки, могущественному и жестокому. Одна за другой женщины подхватили слова древнего гимна.
С тех пор молитвы звучали, не умолкая. Аромат благовоний сменился запахами можжевельника и шалфея, – их жгли повсюду. Вместо платков и покрывал вышивали теперь молитвенный ленты – они развевались на каждой террасе, под каждой крышей.
Арш жила как во сне. Горьковатые, терпкие запахи целебных трав дурманили ее, а зимний холод обжигал дыхание. Каждое утро, просыпаясь, она была уверена, что сегодня придет кто-нибудь и расскажет, что император выздоровел. Он выйдет на лестницу, и белые волки вновь сбегутся во дворец.
Но каждый новый день был наполнен тоскливым пением, клубами дыма и тихими разговорами. Женщины шептались: «Озерные ведьмы прокляли его». «Разве он не сильнее луны?» «Говорят, у дальнего рубежа строят гробницу. Согнали тысячи людей, работают, не покладая рук…» «Он не оставил наследника, кто будет править после него?»