— Всю жизнь мечтал побыть отъявленным злодеем! — довольно хихикал он.
Алекс действительно не упускал возможности слегка поизмываться над своим соседом: то расспрашивал его о московских проститутках, то заводил разговоры о сущности коммунизма: мол, объясните неграмотному, что это такое. Миша мялся, пытался отделываться цитатами из классиков марксизма и в результате Алекс всегда ловил его на том, что тот толком ничего не знает.
Вступить в настоящий конфликт Степанов не решался: то ли смелости не хватало, то ли давало себя знать приличное воспитание.
Зато с Пряницким у Алекса сложились самые что ни на есть теплые отношения. Жеке было абсолютно плевать на негласные запреты водиться с иностранцами. Он был вольнолюбивой птицей: жил так, как хотел, говорил, что думал. В нем присутствовал какой-то неуловимый дух внутренней свободы, которого так не хватало прочим русским знакомым Алекса: профессорам, сотрудникам международного отдела, работникам общежития…
Распорядок дня американских студентов был устроен так, что у них практически не было возможности расширять свой круг общения: с утра учеба, потом работа над диссертацией, потом куча домашнего задания. Да и жили они особняком ото всех остальных. У некоторых ребят заводились русские друзья-приятели, но это было скорее исключением, чем правилом.
Бобби тяжелее всех переносил жизнь в Советском Союзе.
— Эта леди, которая сидит на входе, сказала мне, что я фальшиво улыбаюсь, — сокрушался он, вспоминая свой разговор с вахтершей Марь-Иванной.
Алекс успокаивал его, как мог:
— Да ладно, не принимай близко к сердцу! Тебя же предупреждали: здесь не принято улыбаться незнакомым.
— Но почему?! — хватался Бобби за голову. — Почему я не имею права просто улыбнуться?!
— Потому что у русских улыбка имеет другое значение. Мы улыбаемся, когда хотим показать, что ничего не имеем против человека, а они улыбаются только тогда, когда выражают искреннюю симпатию. Это просто разные знаковые системы.
— Не нравится мне такая знаковая система, — ворчал Бобби. — У Тургенева и Лео Толстого написано, что русские — очень открытые, гостеприимные и радушные люди. А где ты видел радушного русского? Ты заметил, какие у них лица, когда они направляются на работу?! Они же как на войну едут!
— Кажется, ты начинаешь судить всех русских по Марь-Иванне, — посмеивался Алекс.
Алекс с Жекой ехали на Центральный телеграф, откуда можно было дозвониться до Америки.
В метро было сумрачно и тесно. Кто-то читал, кто-то разговаривал с попутчиками, кто-то просто ушел в себя. Сжатый со всех сторон горячими телами москвичей, Алекс болтался на поручне. Его всегда веселили подобные поездки. Здесь, в метро, как нигде ощущалось единение советского народа.
— Не понимаю, что тут смешного, — ворчал на него Жека. — Все белые люди давным-давно на машинах ездят, а ты тут давись, как селедка в бочке.
— А где еще можно безнаказанно пообниматься с незнакомыми дамами?! — отозвался Алекс.
В этот момент вагон тряхнуло и к нему на грудь упала какая-то девушка в голубой курточке:
— Простите, я не хотела!
— Вот это и обидно! — рассмеялся Алекс, помогая ей принять вертикальное положение.
Девушка была весьма симпатичной: яркие губы, острый подбородочек, густая челка над темными вишневыми глазами.
— Марика? — узнал ее Жека.
— Пряницкий? — Виноватое выражение лица девушки сменилось на сияющую улыбку. — Ничего, что я придавила твоего друга?
— Он, кажется, не имел ничего против, — ревниво пробубнил Жека. — Это Алекс Уилльямс, он учится в нашем институте.
— Иностранец? — приподняла она бровь и, к величайшему сожалению Алекса, тут же потеряла к нему всякий интерес. — Ты куда сейчас? — спросила она у Жеки. — На Центральный телеграф? А меня сестра попросила на рынок заскочить.
Пряницкий глядел на нее, плотоядно осклабившись:
— Ты на картошку-то едешь?
— Конечно, еду. Ты зря вчера общее собрание прогулял. Декан собрал всех в актовом зале: «У нас по статистике на сто человек должно быть двое-трое больных. А вы мне подали восемьдесят три справки об освобождении. Я не врач, разобраться, кто есть кто, не могу, так что на картошку едут все. А тех, кто действительно болен‚ мы отчислим по состоянию здоровья».
— Ну, при таких условиях явка будет стопроцентной!
Марика потрепала Пряницкого по плечу:
— Ладно, мне на следующей выходить. Позвони мне, хорошо?
— Позвоню, позвоню.
— Кто это? — спросил Алекс, когда она вышла из вагона.
Жека перевел на него затуманенный взгляд.
— Девчонка из моей группы, Марика Седых. Симпатичная, правда?