— Что?
— Это вымыть половину чайника, а вторую половину оставить соседу по блоку!
— Тогда перебирайся в советский сектор! — разводил руками Пряницкий. — А я — на твое место.
«Перебирайся»… Подобные заявления донельзя раздражали Мишу. Он сам, своим трудом добился этой комнаты. Сколько часов было отсижено на собраниях! Сколько досок перетащено на субботниках! А Пряницкий что для этого сделал? Пару раз поприсутствовал при оформлении стенгазеты?
— Ты москвич, тебе не положена комната в общежитии, — топтал Миша Жекины мечты.
Несмотря на неприязнь к иностранцам, в глубине души он очень гордился своей причастностью к «загранице» и ворчал лишь для проформы.
Трудно было найти двух более непохожих людей, чем Жека Пряницкий и Миша Степанов. Они даже внешне представляли собой полную противоположность: Миша — русоволосый, невысокий и широкоплечий; Жека — темный и вертлявый, как майский комар.
Что их сближало? Пряницкий объяснял это так:
— Я Мишкой маму успокаиваю. Она меня спросит: «Кто твои друзья, сынок?» Не буду же я ей перечислять Генку с Арбата или Майонеза с Бубой-Медвежатником! Они ее напугают. А так приведу домой Степанова, он маме про комсомол что-нибудь расскажет. Или про шефскую помощь… И всем хорошо.
Миша же просто пал жертвой обаяния Пряницкого. С ним было интересно. Он так легко и весело прожигал свою порочную жизнь, так смешно рассказывал байки и передразнивал ближних, что ему можно было простить все — вплоть до хронических долгов по членским взносам.
Но знакомые Жеки порой доводили Мишу до сердечного приступа. Например, он водил дружбу с Коровиным, которого отчислили из института за написанный на парте анекдот:
«Включаю радио — там Ленин. Включаю телевизор — опять Ленин. Читаю газету — Ленин. Теперь боюсь открывать консервы».
И стоило ради такой ерунды рисковать? Особенно при такой биографии, как у Коровина? Все его родственники сидели — кто за хулиганство, кто за растрату.
За последний год Жека довольно тесно с ним общался: вдвоем они проворачивали какие-то темные спекулятивные делишки.
— Надо поминки устроить, — сумрачно объявил он Мише. — Все-таки товарища потеряли… В неравных боях… Водку пить будешь?
— Э-э…
— Значит, едем к тебе, — сделал вывод Жека.
Миша поморщился. Поминки — дело неплохое, но сегодня в общежитие заселялась новая партия иностранцев, и было бы лучше обойтись без дебошей и пьянства. Ну да как Пряницкому откажешь? Он тут же вытаращит глаза и начнет упрекать в трусости, подхалимаже и предательстве студенческих идеалов.
Пару недель назад Жека устроился в общагу электриком, так что путь в вожделенный иностранный сектор был для него открыт. На этот учебный год у Пряницкого были грандиозные планы: выменивать у иностранцев сувениры и шмотки, продавать их по спекулятивной цене и богатеть, богатеть, богатеть.
— Что, опять лампочки пошел проверять? — спросила Жеку бдительная Марь-Иванна.
— Ага, — с готовностью кивнул Пряницкий.
— А чего ж парень, который до тебя работал, не проверял их каждый день?
— Так ведь он без души к делу подходил!
В результате этих нехитрых переговоров Марь-Иванна всегда пропускала Жеку на вверенную ей территорию. А тот в свою очередь баловал старушку шоколадными конфетами и витиеватыми комплиментами. Ему нужно было здесь примелькаться.
— Ничего, я еще разворошу это сонное царство! — пообещал он Мише, когда они завернули за угол. — Я тут такую коммерцию разведу — мама не горюй!
— И вылетишь из института вслед за Коровиным, — ворчливо отозвался Миша. — Приставать к иностранцам запрещено правилами внутреннего распорядка.
Но воевать со спекулянтскими наклонностями Пряницкого было совершенно бесполезно: когда ему грозила финансовая прибыль, он был готов поменять даже великую Родину на меньшую с доплатой.
Очутившись в своей комнате, Миша достал из кармана пол-литру.
— У тебя есть чем закусывать? — спросил Жека, вытаскивая из тумбочки стаканы.
Миша пожал плечами:
— Вчера последнее печенье прикончил. Хочешь, я на кухню сбегаю, спрошу у кого-нибудь хлеба?
То, что в кухне кто-то варит пельмени, Миша учуял еще из коридора.
У плиты стоял незнакомый парень — судя по всему, один из вновь прибывших иностранцев. Он сразу не понравился Степанову — ну что это такое? Волосы до плеч, на шее цепочка, на плече татуировка…
«Пижон!» — с неприязнью подумал Миша, лазая по шкафам в поисках какой-нибудь горбушки. Но кругом было пусто — ни украсть, ни посторожить. Вчера вьетнамская община отмечала какой-то праздник и вычистила даже соль из общей банки.